Вавилон-17

— Не позволяйте мне сомневаться в этом, Батчер. Я и об этом начала задумываться… Среди моего экипажа есть шпион. Я ведь говорила вам об этом? Может, это Брасс, и он швырнет нас на другую Новую! — болезненность начинала переходить в истерику. Она выхватила бутылку из рук Батчера. Не пейте это! Д-д-дьявол, он мог отравить нас! — она неуверенно встала. Все было охвачено красным туманом. — Или один из мертвых. Как… как я могу… могу… сражаться с призраком? — чувствуя боль в животе, она боролась с тошнотой. С болью пришел страх. Она уже не могла ясно разглядеть его лица. — У… убить… убить нас…! — прошептала она. — Ни вы… ни я…

Уйти от боли, которая являла опасность и опасность означала тишину. Он сказал:

— Если вы будете в опасности, посмотрите в мой мозг, и используйте его, как нужно.

Картина в ее мозгу была без слов: однажды она, Мюэл и Фобо ввязались в ссору на Танторе. Она получила удар в челюсть и отпрянула назад, но не успела увернуться, когда кто-то схватил зеркало с прилавка и швырнул в нее. Ее собственное испуганное лицо с криком летело на нее и ударилось в протянутые руки… И когда она глядела в лицо Батчера, сквозь боли и Вавилон-17, это случилось с ней…

Часть четвертая. Батчер

1

— Мы только что миновали Снэп, капитан. Хотите выпить?

Голос Ридры:

— Нет.

— Как вы себя чувствуете?

Голос Ридры:

— Мозг в порядке. Тело в порядке.

— Эй, Батчер, кажется, у нее уже нет бреда?

Голос Батчера:

— Нет.

— Оба вы кажетесь чертовски веселыми. Послать помощника взглянуть на вас?

Голос Батчера:

— Скажите «спасибо». Вы знаете, я здесь привязан хвостом.

Голос Ридры:

— Спасибо.

— Выздоравливайте. Оставляю вас одних. Простите, если прервал.

2

Батчер, я не знала! Я не могла знать!

Эхом в их мозгах возник крик. Не могла… не мог… Этот свет…

Я говорила Брассу, говорила ему, что вы должны говорить на языке без слова «я» и сказала, что не знаю такого языка. Но один такой язык был, очевидно, Вавилон-17.

Соответственные синапсы гармонически двигались, пока изображение не замкнулось, и она создала его вне себя, увидела его…

…В одиночке Титана он шпорой царапал на стене карту поверх непристойностей, написанных за два столетия заключенными, карту, которую обнаружат после его побега, и которая уведет преследователей в неверном направлении; она увидела, как он три месяца шагал по своей четырехфутовой камере, пока не устал от изнеможения и голода.

На тройной веревке из слов она выбралась из тюрьмы: голод, лестница, столб; падать, собираться, отличить; цепи, изменения, шанс…

Он взял свой выигрыш от кассира и был уже готов двинуться по опустевшему ковру казино «Космика» к двери, когда черный крупье преградил ему путь, улыбаясь и глядя на его набитый деньгами мешок.

— Не хотите ли попытаться еще, сэр. Могу предложить такое, что может заинтересовать игрока вашего класса, — его проводили к магнитной трехмерной шахматной доске с глазированными керамическими фигурами. — Вы играете против нашего компьютера. При каждой потерянной фигуре ставите тысячу кредитов. Если выигрываете фигуру — получаете столько же. Шах дает или снимает с вас пять тысяч. Мат даст выигрывающему тысячу ставок….

Это была игра даже для его чрезмерного выигрыша, а он выиграл чрезмерно.

— Пойду домой и возьму деньги, — сказал он крупье.

Крупье улыбнулся и ответил:

— Дом настаивает, чтобы вы платили сейчас…

Она следила, очарованная, как Батчер пожал плечами, повернулся к доске и… в семь ходов дал компьютеру полный «детский мат». Они выдали ему его миллион кредитов и трижды пытались убить его, пока он добирался до выхода из казино. Им это не удалось, но этот спорт был лучше игры.

Следя за его действиями и реакцией в этой ситуации, ее мозг колотился от чуждых эмоций, ибо они были лишены «я», невыразимые, механические, соблазнительные, мифические — Б а т ч е р…

Она пыталась прервать безудержное кружение.

— Если вы все время понимаете Вавилон-17, бушевало в ее мозгу, почему вы использовали это для себя во время игры, во время грабежа банка, а днем позже вы утратили все и не сделали и попытки вернуть это?

— Зачем? Там не было «я».

Она ввела его в мир изумительной обращенной сексуальности. Следуя за ней, он был в агонии.

— Свет… вы делаете… Вы делаете! — кричал он в ужасе.

— Батчер, — спросила она, более привыкшая к эмоциональным водопадам слов, чем он, — на что похож мой мозг в вашем мозгу?

— Яркое, яркое движение, — вопил он, при аналитической точности Вавилон-17 — грубый, как камень, чтобы выразить многочисленные образы, рисунки, и смешение, и разделение.

— Я поэтесса, — объяснила она, моментально приводя в порядок мысленные течения. — Поэт по-гречески значит создатель или строитель.

— Вот оно! Этот рисунок! Аххх! Такой яркий, яркий!

— Такая простая семантическая связь? — удивилась она.

— Но греки были поэтами три тысячи лет назад, а вы поэт теперь. Вы соединяете слова на больших расстояниях, и их праздник слепит меня. Ваши мысли — сплошной огонь, даже тени я не могу схватить. Они звучат, как глубокая музыка, которая потрясает меня.