Вавилон - 17

— Знаете, — сказал он, — я не был в армии, но у меня такое чувство, что из-за этого я что-то упустил. Кроме всего прочего, война, по-моему, дает опыт, который превращает мальчика в мужчину.

— Да, я понимаю вас, — коротко ответил офицер.

— Дисциплина, действие, — продолжал Джон, — пусть в гипнотическом сне, должны что-то значить. Ведь смерть-то была реальной.

— Видите ли, — сказал психолог, — мы делали куда больше, чем только составляли планы сражений. Мы управляли всей пропагандой, которая охватывала гражданских лиц тоже. Мне кажется, я знаю, о чем вы думаете.

Джон удивился:

— Значит, вы не считаете, что военная дисциплина может приносить определенную пользу?

— Опыт зависит от его восприятия. Это абсолютная истина, так? Мальчика в мужчину? Посмотрите на ребят, которым нравится армия. Несовместимость с родителями у них так велика, что они отказываются любить отца, отдающего приказы по книге правил, даже если эти правила давно отжили. Такому парню лучше бы примириться с отцом, которого он ненавидит, чем искать замену.

Несмотря на опьянение, офицер рассуждал логично, и Джон продолжал:

— Но разве армия не создает известный суровый микрокосм для выработки у человека определенных принципов… ну, скажем, чести, морали…

— Конечно, создает, но микрокосм абсолютно нереальный, без женщин и детей, где Бог — генерал, а Дьявол — смерть, а восприниматься он должен был всерьез. Он включал в себя наиболее деструктивные и нелогичные человеческие поступки, якобы контролируемые и, насколько возможно, неслучайные. Когда психологическая и экономическая ситуация в Торомоне достигла точки, при которой «война становится неизбежностью», мы должны были найти какой-то выход для всех больных мозгов, раненных именно этим психологическим и экономическим положением, куда и бросить армию. Но нашей задачей было заставить всех вас думать, что это безопасно, почетно и хорошо. Мальчиков в мужчин? Дисциплина сама по себе мальчику ничего не дает. Ваши руки могут что-то делать. Вы выглядите интеллигентным человеком, так что, по всей вероятности, делаете свое дело хорошо. Когда вы учились делать чтобы то ни было, вы набивали себе мозоли, и это была дисциплина. Можете ли вы строить, можете ли следовать правилам какого-либо мастерства, можете ли заставить эти руки приказывать, работая с кем-то другим или в одиночку? Я не знаю, что вы делаете, но знаю, что, воспитывая свои руки, вы проявляете больше дисциплины, чем десяток людей, которые только и умеют, что убивать во сне. То, что уже есть у вас в руках, мы принижали, пытаясь заставить вас думать, что это дала нам армия. Мы так здорово все продумали! Романы, повести, статьи — все это твердо отвечало: «Да!» на вопросы, которые вы только что задали. Кстати, их писал не психологический корпус.

Мы завершили свою пропагандную работу тем, что научили неуверенных и сомневающихся интеллектуалов проделать остальное: «Да, да! Война реальный и важный опыт». А ведь у них одних было достаточно оснований, чтобы понять, какая это фальшивка. Сделать мужчину? А вот посмотрите на этих. — Он показал на солдат в таверне. Один спал, навалившись на стол. Двое других спорили у двери, а третий с тревогой ожидал драки. Пятый истерически хохотал, разговаривая с девушкой, откинулся на спинку стула и вместе со стулом грохнулся на пол. Теперь уже хохотала девушка. — Или посмотрите на меня, — добавил психолог, покачиваясь и глядя в кружку. — Посмотрите на меня.

— Вы думаете, что все вообще не имело значения? — спросил Джон и подумал о Тиле, друге Алтер. — Ни для кого ничего не значило?

Психолог медленно покачал головой.

— Вы не понимаете. Вы в самом деле ничего не понимаете. Вы знали кого-то, кто сгорел в танке смерти; вам чертовски хочется, чтобы это что-то значило. Но я знаю многих парней, которые погибли. Я тренировал их. Среди них не было ни одного, кто стал бы в большей степени мужчиной, чем был до этого. Мне плевать, что это так, потому что жизнь… — Он вытянул палец и поддал монету по столу к квадрату из монет, который он выложил в уплату; из дальнего угла вылетели две монеты, — похожа на это. Враг не всегда тот, в кого вы можете стрелять из-за мешка с гравием. Но всегда есть тот, кто скажет вам, когда стрелять и когда прекратить огонь. В армии все легко и просто: сражаться до смерти За правое дело! — Офицер взглянул на Джона. — Вы знали кого-то, кто сгорел? Что ж, по сравнению с тем, ради чего вы живете, он умер не за такую уж плохую вещь. — Он помолчал. — Это трудно принять.

— А вы принимаете? — спросил Джон. Слова прозвучали жестоко, но он сказал их с удивлением, с намеком на понимание.

Психолог хихикнул.