Вавилон-17

— Джебел не знает, откуда он, — он покачал головой.

— Я их не видела с детства. Им доставляли делегатов с Кирибии во Двор Внешних Миров. Моя мать была там переводчицей, — она оперлась на перила и смотрела на корабль. — И не подумаешь, что такое неуклюжее сооружение может совершать полеты в стасисе. Но оно летает.

— У них есть слово «я»?

— Фактически у них три формы этого слова: Я-ниже-температуры-в-60-градусов… Я-между-температурами-в-60-градусов-и-93-градуса… Я-свыше-девяноста-трех.

Батчер выглядел удивленным.

— Это связано с их процессом воспроизводства, — объяснила Ридра. — Когда температура ниже шестидесяти градусов, они стерильны. Совокупляться они могут при температуре между шестьюдесятью и девяносто тремя градусами, но зачать могут лишь при температуре выше девяноста трех градусов.

Кирибианский корабль как перышко двигался по экрану.

— Может быть, вам будет понятнее, если я скажу вот что. В галактиках известны девять разумных рас, все они распространены так же широко, как и мы, все технически развиты, у всех сложная экономика, семь из них втянуты в ту же войну, что и мы, и все же мы очень редко встречаемся с ними. Настолько редко, что даже такой опытный космонавт, как Джебел, проходя мимо одного из них, не может определить его. Хотите знать, почему?

— Почему?

— Потому что совместные факторы коммуникации невероятно слабы. Возьмите этих кирибианцев, у которых достаточно знаний, чтобы их вареные строенные яйца несли их от звезды к звезде: у них нет слова «дом», «жилье», «жилище». «Мы должны защищать свои дома и семьи». Когда готовили договор между нами и Кирибией во Дворе Внешних Миров, я помню, понадобилось сорок пять минут, чтобы сказать эту фразу по-кирибиански. Вся их культура основана на жаре и смене температур. Наше счастье, что они знали, что такое семья, кроме людей, они единственные имеют семьи. Но что касается «дома», то кончили следующим описанием: «…помещение, которое создает температурное различие с внешним окружением на такое количество градусов, которое делает возможным существование организма с температурой тела в 98,6 градуса; это же помещение способно понизить температуру в жаркий сезон и повысить ее в холодный; где имеются условия для сохранения от порчи органических веществ, используемых в пищу, а также для нагрева их до температуры кипящей воды, чтобы сделать их вкус более соответствующим для обитающих в этом помещении, которые благодаря смене миллионов жарких и холодных сезонов приспособились к таким изменениям температуры…» и так далее. В конце концов, нам удалось дать им некоторое представление об идее «дома» и о том, почему его нужно защищать. Когда им объяснили принципиальное устройство кондиционеров и центрального отопления, дело пошло лучше. Теперь: существует огромная фабрика преобразования солнечной энергии, которая снабжает электричеством все потребности Двора. Элементы, улавливающие и преобразующие солнечный свет, занимают пространство большее, чем «Тарик». Один кирибианец может пройти по этой фабрике и затем описать ее другому кирибианцу, который никогда не видел ее, таким образом, чтобы второй сумел создать ее точную копию, включая даже цвет стен. Так и было сделано, так как они решили, что мы изобрели нечто стоящее, и хотели сами попробовать; и в этом описании была указана каждая деталь, ее размеры, и все это было описано в девяти словах. В девяти маленьких словах.

Батчер покачал головой.

— Нет. Устройство для консервации солнечной энергии слишком сложно. Эти руки разбирали одно, не слишком давно. Очень большое. Нет…

— Да, Батчер, девять слов, по-английски это потребовало бы несколько томов, полных электрических схем и архитектурно-строительных описаний. Они использовали для этого девять слов. Мы так не можем.

— Невозможно.

— Тем не менее, это так, — она указала на кирибианский корабль. Вот он летит, — она следила, как напрягается его мозг, удивленный и озадаченный. — Если у вас есть правильные слова, — сказала она, — это сберегает много времени и облегчает дела.

Немного погодя он спросил:

— Что такое «я»?

Она улыбнулась.

— Прежде всего, это очень важно. Гораздо важнее, чем что-либо другое. Мозг действует, пока «я» остается живым. Потому что мозг есть часть «я». Книга есть, корабль есть, Джебел есть, вселенная есть, и, как вы могли заметить, «я есть».

Батчер кивнул.

— Да. Но я есть что?

Туман сгустился над экраном, закрывая звезды и кирибианский корабль.

— На этот вопрос можете ответить только вы.

— «Вы», должно быть это тоже очень важно, — пробормотал Батчер, — потому что мозг заметил, что вы суть.

— Умница!

Внезапно он погладил ее щеку. Петушиная шпора легко коснулась ее нижней губы.

— Вы и я, — сказал Батчер. Он приблизил к ее лицу свое. — Никого другого здесь нет. Только вы и я. Но который есть кто?

Она кивнула, отодвигая щеку от его пальцев.

— Вы получили идею.

Грудь его была холодной, пальцы — теплыми. Она положила поверх его пальцев свою руку.

— Иногда вы пугаете меня.

— Я и меня, — сказал Батчер. — Только морфологическая разница. Мозг видит за этим одну идею. Почему вы пугаете меня иногда?