Ватутин

С утра 12 февраля настроение у Николая Федоровича было весьма скверное. И дело было совсем не в попытке прорыва немцев. Ее ликвидировали довольно быстро и успешно. Мучили дурные предчувствия. Не развеял их и звонок Жукова.

— Что у тебя, Николай Федорович?

— Противник, воспользовавшись пургой, неожиданно ударил по нашим войскам, потеснил их на два-три километра и даже занял Хилки. Но сейчас остановлен.

— А что у Хубе?

— Тоже теряет темп. Я думаю, точнее, уверен, что немцев мы не выпустим.

— Это хорошо, но утром я говорил по телефону с Верховным. Конев предлагает передать ему руководство по ликвидации корсунь-шевченковской группировки, а тебе поручить руководство внешним фронтом. Верховный вроде бы согласен удовлетворить его просьбу. Но вопрос пока окончательно не решен. Думаю, я убедил Верховного, что передача управления войсками 27-й армии 2-му Украинскому фронту только затянет ход операции...

Надежды Жукова и Ватутина не оправдались. В полдень пришла директива Ставки, утверждавшая предложение Конева. Прочитав директиву, Ватутин не выдержал, позвонил Жукову и, не скрывая обиды, сказал:

— Товарищ маршал, кому-кому, а вам-то известно, что я не смыкал глаз несколько суток подряд, напрягал все силы для осуществления Корсунь-Шевченковской операции. Почему же сейчас меня отстраняют и не дают довести эту операцию до конца? Я тоже патриот войск своего фронта и хочу, чтобы столица нашей Родины Москва отсалютовала бойцам 1-го Украинского фронта.

— Николай Федорович, это приказ Верховного, — ответил Жуков, — мы с тобой солдаты, будем безоговорочно выполнять приказ.

— Слушаюсь, приказ будет выполнен.

Ватутину приказывалось сосредоточить внимание на Ровно-Луцкой операции.

Здесь уместно сделать небольшое отступление и вернуться к отношениям Сталина с командующими фронтами. Жуков вспоминал: «Сталин интриговал между маршалами — командующими фронтами и своими заместителями, зачастую сталкивая их лбами, сея рознь, зависть и подталкивая к славе на нездоровой основе.

К сожалению, кое-кто из командующих, пренебрегая товарищеской дружбой, нарушая элементарную порядочность, преследуя карьеристские цели, использовал слабость Сталина, разжигая в нем нелояльность к тем, на кого он опирался в самые тяжелые годы войны.

Такие люди нашептывали Сталину всякие небылицы, стремясь выставить перед ним свою персону в самом привлекательном виде. Особенно этим в конце войны занимался маршал И.С. Конев.

Начиная с Курской дуги, когда враг уже не мог противостоять ударам наших войск, Конев, как никто из командующих, усердно лебезил перед Сталиным, хвастаясь своими «героическими» делами при проведении операций, одновременно компрометируя действия своих соседей.

Я вспоминаю Корсунь-Шевченковскую операцию, которая проводилась силами 1-го Украинского фронта под командованием Н.Ф. Ватутина и 2-го Украинского фронта, которым командовал И.С. Конев. Координацию действий фронтов осуществлял я.

Операция шла успешно. Лучше действовали войска Ватутина. Но под конец операции, пользуясь метелью, остатки окруженного противника прорвались через боевые порядки войск Ватутина.

Сталин тут же позвонил мне и в возбужденном тоне спросил: «Известно ли Вам, что противник прорвал фронт Ватутина и выходит из окружения в районе Корсунь-Шевченковского?»

Я ответил: «Нет, неизвестно. Думаю, что это не соответствует действительности».

Тогда Сталин выругал меня и сказал, что ему только что звонил Конев, доложил о прорыве, а затем сказал: «Я думаю передать завершение операции в руки Коневу, а вам и Ватутину лучше сосредоточить внимание на внешнем фронте и Проскуровско-Черновицкой операции».

Я тогда ответил Сталину, что до завершения операции осталось не больше трех дней. Главную роль в Корсунь-Шевченковской операции сыграл 1-й Украинский фронт, Ватутину и возглавляемым им войскам будет обидно не быть отмеченными за их ратные труды.

Сталин положил трубку, прекратив со мной разговор, а через два часа была получена директива о передаче завершения операции.

Нужно ли было это делать в интересах дела?

Нет, не нужно. Это нужно было Сталину для того, чтобы вбить еще глубже клин между Коневым, Ватутиным и мною. Конев в этом вопросе сыграл неблаговидную роль.

Зная мою щепетильность, Сталин при проведении и последующих операций пытался неоднократно натравить меня на Конева, Рокоссовского и других, а их в свою очередь на меня. А.М. Василевскому он наговаривал на меня, а мне на Василевского, но А.М. Василевский, весьма порядочный человек, не шел на провокации Сталина. Зачем это нужно было Сталину? Сейчас я думаю, что все это делалось умышленно, с целью разобщения дружеского коллектива высшего командования Вооруженных Сил, которого без всяких оснований и только лишь по клеветническим наговорам Берии и Абакумова он стал бояться».