22 июня 1941 года в 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке.
Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.
В связи с неслыханным по наглости нападением Германии на Советский Союз приказываю:
1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. До особого распоряжения наземными войсками границу не переходить.
2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск. Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100—150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель. На территории Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать.
Тимошенко
Жуков
Маленков
№2
22.6.41 г. 7.15».
Однако эта директива уже не отвечала сложившейся обстановке. Как станет вскоре известно, «мощные удары» наносить было практически некому. Только в первый день ВВС Западного особого военного округа потеряли 738 самолётов, из них — 538 на аэродромах. Аналогичное положение было в Киевском и Прибалтийском особых военных округах. Уже с первых часов агрессии немецкие лётчики добились господства в воздухе, уничтожив за один день 22 июня 1200 советских самолётов. Огромны были потери в артиллерии, но особенно в танках.
События развивались с молниеносной быстротой. К восьми часам утра Ватутину удалось сложить из разрозненных и противоречивых сообщений общую картину проходивших боевых действий. Она выглядела так:
- сильным ударам бомбардировочной авиации противника подверглись многие аэродромы Западного, Киевского и Прибалтийского особых военных округов (22 июня были преобразованы соответственно в Западный, Юго-Западный и Северо-Западный фронты), где серьезно пострадала прежде всего авиация, не успевшая подняться в воздух и рассредоточиться по полевым аэродромам;
- бомбардировке подверглись многие города и железнодорожные узлы Прибалтики, Белоруссии, Украины, военно-морские базы Севастополя и в Прибалтике;
- завязались ожесточенные сражения с сухопутными войсками немцев вдоль всей нашей западной границы. На многих участках немцы уже вступили в бой с передовыми частями Красной армии;
- поднятые по боевой тревоге стрелковые части, входившие в первый эшелон прикрытия, вступали в бой с ходу, не успев занять подготовленных позиций;
- на участке Ленинградского военного округа пока было спокойно, противник ничем себя не проявлял.
Тимошенко позвонил Сталину, доложил ему эту информацию и попросил разрешения приехать в Кремль, чтобы представить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР о проведении мобилизации и проект постановления об образовании Ставки Главного командования, а также обсудить ряд других вопросов. Сталин дал добро, и вскоре Тимошенко, Жуков и Ватутин вновь были в его кабинете. Николай Федорович взял для доклада карту с обстановкой стратегического фронта, которую потом разложит на зелёном сукне сталинского стола. Правда, на неё Сталин взглянет лишь мельком — смотреть на рассыпанные на ней веером синие и красные стрелы ему было неинтересно. Он ждал новостей, но к уже доложенным ему каких-то полчаса назад сведениям добавить было нечего.
В кабинете Сталина присутствовали все члены Политбюро. Вождь, как никогда, был суров и мрачен. Его тёмное лицо, побитое оспой, выражало явное недовольство, быстро прочитав проект Указа о проведении мобилизации, Сталин передал его своему личному секретарю и заведующему Особым сектором ЦК ВКП(б) А. Н. Поскрёбышеву для утверждения в Президиуме Верховного Совета. Этим документом с 23 июня объявлялась мобилизация военнообязанных 1905—1918 годов рождения на территории 14 военных округов (то есть всех, за исключением Дальневосточного, Забайкальского и Среднеазиатского). Одновременно на всей европейской территории страны вводилось военное положение.