24-фунтовые пушки Эдинбургского замка устроили салют из 19 орудий. Почтовую карету, которая привезла из Лондона газеты, увили лавровыми листьями и украсили флагами. Проигравшие пари платили победившим, которые, как говорил Тейлор, сразу перечисляли выигранные суммы в фонд поддержки раненых, а также вдов и сирот воинов Ватерлоо.
А их оказалось очень много.
Новости достигли Лондона в среду, а в ту ночь и еще целых три дня после окончания битвы на поле сражения оставались лежать раненые. Последних из них смогли спасти только в четверг. За это время умерли многие из тех, чью жизнь можно было сохранить. Мертвецы лежали грудами. Майор Гарри Смит, стрелок, герой Пиренейской кампании, проезжал поле боя на следующий день после сражения:
Бывал я на многих полях сражений, но кроме одного места под Новым Орлеаном, да еще бреши в стене Бадахоса[40], ни с чем это зрелище сравнить не могу. При Ватерлоо все поле, от правого края до левого, было сплошной массой мертвых тел. В одном месте, справа от Ла-Э-Сент, французские кирасиры были буквально уложены один на другого. Множество солдат без всяких ран осталось лежать придавленными весом лошадей. Другие же случайно были жестоко изранены лошадьми, бившимися в агонии на телах раненых. От этой картины становилось дурно… По всему полю встречались офицеры и солдаты, которым позволили покинуть строй. Они обнимали и оплакивали погибших братьев и товарищей. Битва произошла в воскресенье, 18 июня, и я повторял про себя стих из псалма этого дня – 91-й псалом[41], 7-й стих: «Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится».
В ночи на поле вышли мародеры, чтобы ограбить мертвых и раненых, и, если раненый сопротивлялся, его убивали. Мужчины и женщины клещами вытаскивали зубы изо рта мертвецов, и затем многие годы фальшивые зубы назывались «зубами Ватерлоо».
Кого-то из раненых доставили в Ватерлоо. Сержант Иоганн Доринг проходил через этот городок на следующий день после битвы:
Когда мы проходили мимо последних домов Ватерлоо, то увидели площадку перед сараем, заваленную ампутированными руками и ногами, иногда даже с кусками униформы. А хирурги с закатанными, как у мясников, рукавами, продолжали делать свою работу. Картина эта сильно напоминала скотобойню.
Другие пострадавшие проделали весь путь до Брюсселя, где, за неимением мест размещения, их укладывали на соломе на городских площадях. Стрелок Эдвард Костелло удивлялся такой картине:
Эта сцена превосходила всякое воображение. Тысячи раненых французов, бельгийцев, пруссаков и англичан. Постоянно прибывали повозки, телеги – вообще весь транспорт, какой смогли найти, – заваленные пострадавшими. Раненых укладывали, без разбора на друзей и врагов, на солому, оставляя между ними место для прохода, во всех частях города, почти без медицинской помощи. Однако милосердие и неустанная забота прекрасных брюссельских горожанок значительно облегчала их участь. Многих вскоре обеспечивали необходимым: одних бинтами и перевязкой ран, других чаем, кофе, супом и другим подкрепляющим питанием.