Прохор. Удивительно, как это он? Вполне… здоров был. Мы с ним до четырех утра…
Васса. Коньяк пили.
Прохор. Верно. Мне сейчас вот Лизавета сказала – порошок ты ему…
Васса. На изжогу жаловался. Соды попросил.
Прохор
Людмила. Дядя Прохор, ты ужасный! Папа скончался, а ты улыбаешься… Что это?
Прохор. Ничего, Людок…
Васса
Прохор
Васса
Второй акт
Васса. Ну вот, рассказала я вам старинные свадебные обряды, рассказала, как в старину мужья с женами жили…
Анна
Наталья. И глупо очень.
Людмила. А почему люди несчастны, Вася?
Евгений. По глупости и несчастны.
Васса. Почему несчастны – я не знаю, Людка. Вот Онегин с Натальей знают – по глупости. Но говорят – да я и сама видела, – умные-то несчастней дураков.
Евгений. Если принять, что богатые умнее бедных…
Васса. Богатые, конечно, умнее, а живут дрянно и скудно. И никогда богатый не веселится так от души, как бедный.
Анна. Это верно.
Наталья. Значит, нужно жить в бедности.
Васса. Вот, вот. Именно – так. Ты попробуй, Натка, испытай. Выходи замуж за Онегина и поживи. Он будет подпоручиком в пехоте, ты – полковой дамой, есть такие. Приданого я тебе не дам, и жить будете вы на сорок целковых в месяц. На эти деньги: одеться, обуться, попить, поесть и гостей принять да покормить. Детей заведете на эти же деньги, да…
Наталья. Я детей родить не стану. Зачем несчастных увеличивать?
Васса. Это, конечно, умно. Зачем, в самом деле? Так вот, Онегин, впереди-то у тебя сорок целковых и денщик, каждый день будет котлеты жарить из дешевого мяса с жилами.
Евгений
Людмила. Я тоже не пойду замуж, страшно очень! Я лучше путешествовать буду, ботанические сады смотреть, оранжереи, альпийские луга…
Наталья. Все это переделать надо – браки, всю жизнь, все!
Васса. Вот и займись, переделай. Гурий Кротких научит, с чего начать.
Наталья. Я без него знаю – с революции!
Васса. Революция вспыхнула, да и прогорела – один дым остался.
Анна. Это вы – про Государственную думу?
Васса. Ну хоть про нее. Там головни-то шипят. Сырое дерево горит туго. А Гурий Кротких – научит. Он за двести целковых в месяц меня хозяйствовать учит, а тебя рублей за пятнадцать будет учить революцию делать. Полтина за урок. Пришел ко мне служить – штаны были мятые, а недавно, в театре, гляжу – на жене его золотишко кое-какое блестит. Так-то, девицы! В матросы, значит, Онегин?
Евгений. Это не решено. И почему вы зовете меня Онегиным?
Васса. Решай. Тебе пора юнкером быть, а ты все еще кадет. А Онегиным я тебя называю…
Наталья. Он не похож на Онегина.
Васса. Разве? А такой же – надутый… Ну, ладно! Конечно, тебе, Ната, лучше знать, на кого он похож.
Наталья. Ни на кого.
Васса. Из людей?
Евгений
Васса. А ты не сердись, не обижайся, ты – понимай. Вот я тебе расскажу: когда у нас в затоне забастовка была и пришли солдаты, так слесарь Везломцев и сказал подпоручику: «Вы, говорит, ваше благородие, сорок целковых получаете, а я зарабатываю семьдесят пять, могу догнать и до ста. Так как вы, говорит, служите богатым, а я богаче вас, так кричать на меня, богатого, вам будто не следует».
Евгений. Не вижу в этом ничего… интересного.
Наталья. Мать любит дразнить людей.
Васса. В этом грешна. Я людям – недруг.
Людмила. Неверно это, Вася!
Васса. Нет, верно. Недруг. Ну, ладно! Поговорили, побаяли – идите-ка, девушки, к себе, а я поработаю… по хозяйству. Ты, Анна, останься. Ну, пошли, пошли! За ужином увидимся.
Анна. Верно.