Васюган — река удачи

Бочком-бочком шофер переполз кое-как вправо. Лия «врубила» скорость, отлично привела «Татру» к медпункту. Отвезла на склад глинопорошок.

Нападали на Лию минуты знобящей тоски. Уходила подальше от причала, шумоты, садилась на берегу Васюгана. Вспомнились грубые, обидные слова Якова: «В тебе похоть подает свой звериный рык». «Врешь! Не подает! — говорила она громко уходящим струям реки. — Многие тут мылятся, да бриться не приходится…». Долго глядела на речную заверть, где бойкая вода крутила пену и сор, размышляла: «Знаю, расслабевают от одиночества женщины. Не каменные. Время упустить не хотят. Осуди их попробуй… После смерти мать-земля всех в правах уравняет. Из материнской утробы выходим, в общую земную утробушку ложимся. Жизнь — шаг. Как его правильно сделать?»

Нетерпеливо ждала прихода абрамцевской самоходки-теплоходки. Готовилась поговорить с бывшим мужем начистоту-напрямоту. Выстраивала в готовые предложения горячие, убедительные слова. Но при виде Якова порывистый голос сердца обращался в немоту губ.

Она била, терзала, мучила Якова стойким молчанием. Такая расчетливая казнь бесила капитана. Теперь он жил с Лией как бы на разных берегах. Не находилось перевозчика, чтобы доставить их друг к другу через разлив тревожащих чувств.

В речном училище курсанты изловили воришку — шарился на вешалке по чужим карманам. Бить не стали. Отвели подальше, «покормили» черноземом: «Кушай, голубчик, землицу, пока не научишься, как на ней жить». Теперь Якову, словно тоже кто-то толкал в рот липкую, проточенную червями землю и, прихохатывая, вытверживал:» «Пожуй, Яшенька, поожуй, голубчик, поучись жить».

В поселке за Лией ухаживали многие парни. Там, у Томи-реки, было их поле боя за красивую девчонку. Не пересчитать у ребят всех подглазных «фонарей», зажженных на улицах детства и юности в честь красавицы Лии. Шли годы. Оставалось меньше соперников. Уходили в армию. Переезжали с семьей в большой город.

И вот осталось два упрямца: Яшка Абрамцев и киномеханик Гаврилка Пупов. Работник клуба превосходил силенкой, красотой, но девушка чаще засматривалась на балбеса Яшу. Она не раз говорила подругам: «Будет свататься Гаврилка — не пойду за него. Лия Пупова — срам какой!»

Любовные баталии парней зашли далеко: вызвали друг друга на ружейную дуэль. Решили стреляться, стоя в обласках на расстоянии сорока метров. Отмерили на берегу рулеткой роковые метры. Спихнули долбушки на воду. Выплыли на середину реки. Расчет был прост: с зарядом дроби в теле кто-то из двоих кувыркнется в Томь. Утонул, да и все. Мало ли случайностей на воде.

Уже чешуйчато посверкивала шуга.

Яков ждал: Гаврилка струсит, запросит мира. Но он, чертенок, готовился к дуэли, как к последней неизбежной операции на пути к сердцу любимой девушки. Долго чистил ружейный ствол. Без плутовства отмерил при Якове положенную порцию дроби, засыпал в патрон, крепко запыжил.

«Дурачина! Неужели он впрямь решил меня продырявить? — раздумывал Яша. — Сказать или нет, что я буду стрелять в воздух? Лучше промолчу. Скажу — подумает: струсил, осмеет перед всеми…».

Нарушая условия дуэли, решили обойтись без секундантов. Гаврилкины ноздри хищно раздувались. Яша старался не смотреть на соперника. Явилась запоздалая мысль: «Надо было письмо оставить. Не думал, что дело зайдет так далеко».

Стояли наизготовку с поднятыми стволами. Киномеханик Пупов не своим голосом прогорланил над водой:

— Отступишься от Лийки?! Последний раз спрашиваю.

— Ни за что!

У правого уха Якова раздался легкий свист, словно пропела синица, а потом больно клюнула в шею. Дуэлянт потрогал шею: подушечки пальцев окрасились кровью. Первый взаправдашний выстрел, выпавший по жеребьевке Гаврилке Пупову, умирал в коротком эхе. Вот и эхо оборвалось. Молодую жизнь Яши выстрел не оборвал. Он, точно родившись заново, хлебнул первый глубокий глоток морозного воздуха.

«По ногам, что ли, его, гаденыша, шарахнуть? Ведь в башку целился!»

Но ружье медленно поднималось над человеком. Ствол вырастал над ним до вершин прибрежных темных елей.

Второе эхо взметнулось, побродило, осеклось.

Абрамцев перевел взгляд с небес на воду и ужаснулся: киномеханика Пупова, недавно стоящего в обласке отличной мишенью, не было перед глазами. Перевернутая долбушка лежачим поплавком качалась в крупной шуге.

Яша быстренько сел на кормовую дощечку, приналег на весло.

Увидев купальщика целым и невредимым, гребущим к берегу изо всей силы, Яша установил его обласок днищем вниз, побуксировал за пловцом. Помог ему, растерянному, окоченевшему, забраться в обортованный легкий челн.

Гаврилкины зубы выстукивали крупную дробь: такую не всыплешь ни в один патрон.

— Ррружжжье жжаллко, ттуллкка оттлличчная.

Костер на берегу излечил Попова от заикания.

— Жду твоего выстрела, тело так затрясло — обласок раскачался. Черпанул одним бортом, другим… Позволишь — свидетелем в загсе буду…

— Сви-де-тель! — Абрамцев обиженно высморкался на кучу принесенного хвороста. — Шею продырявил. Пощупай вот.

— Что-то катается под кожей. Неужто дробина? Ей-богу, влево от тебя стрелял… не целя…