Васюган — река удачи

Возле животноводческой фермы, по сельским улицам бродили совхозные толстозадые свиньи. Яша любил чесать их за ушами: хавроньи блаженно разваливались на траве, посвистывали носами, похрюкивали. Одну крупную свиноматку мальчишка разрисовал голубой краской «под такси». По левому и правому «борту» четвероногой «тачки» шли, нанесенные по трафарету, клеточки. К загривку свиньи Яшка прикрепил фонарик, огонек зажег: такси свободно. Добродушный управляющий, увидав у крыльца конторы привязанную свиноматку, и к этой забаве отнесся спокойно. Однако заставил смыть соляркой краску и отдраить с мылом породистую супоросную свинью.

Охота к книгам, учебе проснулась в мальчишке позднее, чем охота за утками и боровой дичью. Однако двоек и «колов» приносил домой больше, чем рябчиков, косачей и водоплавающей птицы. «Прозрение» началось позднее. Вечернюю школу в Томске закончил с двумя тройками. Учился на речника, словно песенку любимую пел о капитане, объездившем много стран. Все легко давалось — дизели, судовождение. В родной деревне помогал устанавливать механизацию на ферме. Управляющий похлопывал по плечу, говорил веско: «Ты, Яков Степаныч, из кумекающих парней. Раз призывают тебя на службу реки — жми в институт. В Новосибирске есть такой. Готовит инженеров водного транспорта».

И вот Яков Абрамцев третий курс заочно дожимает…

3

Ветрище заживо сдирает шкуру с реки. Самоходка пытается прижать ее всем телом-утюгом, но постоянно терпит неудачу. Не понять, какая качка сильнее — килевая или бортовая.

Повалил снег — густой, крупный, липкий. Хлопья сшибаются, вырастают до комочков. Вскоре железобетонные плиты, балки на палубе превращаются в сугробы: мы везем в неприветливое низовье островок вернувшейся зимы.

Белеют берега, увалы, полузаброшенная деревенька, что открылась за крутым изворотом. И опять протяженная серая Обь расстелила впереди огромный взбугренный плёс. Вскоре за мокрым снегом обрушивается шуршащая крупа. Наш дизель упрям, напорист, силен. Умолкни он вдруг средь белой вакханалии, и мы — игрушка в руках неистовой разгульной природы. Он не умолкает. Поэтому неуклюжий, пузатый механик блаженно потирает ладони и греется в рубке непроглядно-густым чаем.

Экипаж судна — крепкая, надежная связка, помогающая брать пики труда. Они у речников исчисляются миллионами тонно-километров. Весной самоходка торопится идти почти вслед за послезимним льдом. Глубокой осенью ей надо успеть улепетнуть от предзимнего льда, скрыться в спасительном затоне. И в этом горячем навигационном промежутке времени — рейсы, рейсы, рейсы. Не будет у васюганцев миллионов тонн нефти без тех миллионов тонно-километров.

Удачливым капитаном называют Абрамцева. Вымпелы, денежные премии, благодарственные телеграммы. Удача — не случайный осколок счастливого рока. За нее надо бороться. Не разминуться с капризным фарватером. Ужом вползать в него, минуя песчаные грядины.

Надо не столкнуться с бревнами-топляками. Не пропороть борта и днище о затонувшие трубы, плиты, сваи, оброненные при транспортировке. Надо ухитриться не посадить самоходку на мель, где можно куковать сутками. На «гэтээмке» срочный груз. Впереди лежат водные километры. А ты — песчаный пленник — сиди, смотри с тоской, как другие удачники жмут вперед, взбугривают за кормой волны. Конечно, с мели тебя снимут. При губительной пробоине экипаж выкачает воду, залатает дыру. А время? В навигацию его на вес золота ценят.

Экипаж подобрался на самоходке — душа к душе. Иные семьи так дружно не живут. Не хватает на судне Лии, но все молчат, из деликатности не будят капитанскую совесть. Дело личное — разошлись так разошлись.

Обходительной, улыбчивой, красивой была первая жена капитана. Нет солнышка на небе — Лия обворожительной улыбкой заменяла его. Попадет в ее руки дело какое — не выскользнет. Чистит картошку, моет пол на камбузе, лепит пельмени — всегда песенку примурлыкивает. С виду легкодоступна, но попробуй сунься. И стала подтачивать Яшеньку незримая тля ревности. Такого туману в башку напустит — неделю разогнать не может. Недоверие — фундамент шаткий, почва под ним зыбкая. И вот скособочилась жизнь капитана, на подпорки не возьмешь. Никто еще не поставил опыта по выращиванию искусственных кристаллов души. Человек должен сам заниматься ее кристаллизацией, воспитывать сердце под воздействием людской доброты и любви.

Сознавал Яков всю опрометчивость своего поступка, не делая шага к примирению. На судне красный уголок — рубка. Все тяжелее было появляться здесь, подходить к штурвалу. Кажется, все укоряло здесь: приборы, глядящие большими настороженными глазами, круглые настенные часы, вахтенный журнал. Укоряли бакенные огни, берега, встречные суда, не здоровавшиеся гудками с его самоходкой.

«Мелкая у тебя, Яшенька, душа… три фута под килем не наберется…»

Обидные слова бывшей жены зажигались в мозгу, как бортовые огни импульсной вспышки. На реке капитан всегда знал, по какому борту разойтись со встречным судном. В запутанной личной жизни не знал, надо ли было расходиться с любимым человеком, шедшим с тобой борт в борт.