Читаем Васюган — река удачи полностью

— Иль скоростная проходка так убаюкала вашу совесть? На острове сонно работали… Правильно, перевыполнили план по метражу проходки, но все равно не так быстро бежали под землю трубы, как этого хотелось… — Мастер сказал было «мне», да вовремя спохватился, уточнил — Как этого хотелось экспедиции, как требовали интересы страны. На острове хоть и небольшие, но были простои. Два мешка цемента утопили при переноске на плот… Мелочи? Пет, дорогой Борис, у нас нет мелочей. Каждая скоба, вбитая в наш тротуар и плот, каждый килограмм солярки, доставленный на буровую, каждый мешок цемента в наших полевых условиях ценится вдесятеро. Не думайте и не надейтесь, что слова экономия, экономика когда-нибудь утратят в нашей стране свое неоспоримое значение. И хотя пролетарский поэт сказал, что слова ветшают, как платья, но эти слова в утиль сдавать не придется. Мы еще не совсем проникли в их высокий смысл, не осознали их внутреннюю силу и правомочность.

В другой раз ершистый Владлен обязательно огрызнулся бы, выпалил старшому: «Нечего нам лекцию читать, сами грамотные». Теперь молчал, остро чувствуя правоту мастера. Он ждал, что Пахомов напомнит о рыбалке в запрещенный период, упрекнет: «Комсомольский прожектор» мог бы полоснуть лучом и по дизелисту Складневу, упрямцу и браконьеру». Мастер не бросил эти обвинительные слова, только цепко посмотрел сперва в глаза бурильщика Сергиенко, потом в глаза дизелиста, как бы начертал незримую строку, которую предстояло прочесть парням самолично. Слушая Ивана Герасимовича, Владлен воспринимал не только смысл убедительных слов, но старался «прочесть» значение веских пауз между словами и предложениями. Складнева радовало это новое прочтение мыслей мастера. То, что он промолчал о рыбалке, Владлен понимал и принимал по-своему, находя в этом и критику, и осуждение, и укор. Молчание мастера окрашивалось в черный цвет, и дизелист пытался на этом броском фоне начертать невысказанные слова. Тяжелее всего было осмысливать затяжное молчание. Разные догадки и предположения теснились в буйной головушке «полковника технической службы». Желая меньше попадать под незаметный, но хлесткий огонь такого отмалчиванья, Владлен с каждым месяцем становился уравновешеннее.

С реки тянуло прохладой. Оттуда доносился сладковатый, приятный ему запах ила.

Жизнь буровиков входила в их привычный ритм. Проверяли оборудование. Занимались его опробованием.

Возле вышки лежали аккуратно уложенные на стеллажах бурильные трубы, свечи, состоящие из двух или нескольких труб. Такие непотухающие свечи успели озарить светом открытий не одну многоверстную глубину. Бессчетное множество свеч «зажгли» буровики в нарымской земле, чтобы она смилостивилась, отдала людям скрытое в недрах черное золото.

И вот трубы готовы вновь обрести боевое вертикальное положение. Они будут настойчиво ввинчиваться в многослойную твердь, пока не достигнут нужной отметки.

В походной столовой всегда оживление. Мелькает поварешка в руке расторопной Нины. Пахомов по старшинству и по положению мог бы первым подойти к поварихе, но не спешит. После других получает полную миску жирных дымящихся щей и три котлеты с двойным гарниром. Сергиенко не теряет случая подкузьмить:

— Герасимыч, что же это получается?

— А что?

— Экспедиции разорение. Экономия должна везде проявляться, как вы нас учите. А сами что делаете?! Получить три котлеты, да еще каких! — решетом не накроешь. У нас каждый килограмм мяса, каждый килограмм картошки на учете. Подрываете продовольственный баланс нефтеразведки.

Мастер знает цену шутке. Отмалчиваться не намерен.

— Борис, тебе вообще в столовую ходить не надо. Есть тем более. Сколько ни ешь — все скелет. Подожди, не хватит бурильных труб, тебя на подмогу в землю загоним. Заодно принюхаешься к пластам, скажешь, где нефть. Нина, сними его с довольствия, пусть недельки три посохнет для прочности.

— Мы его в клей бээф обмакнем, — поддержал дизелист, — станет еще прочнее.

А вскоре случилось ЧП: Сергиенко убил на таежном озере четыре ондатры. Буровому мастеру стало не до шуток.

— У меня что — бригада буровиков или браконьеров?! — отчитывал Пахомов в конторке нарушителя. — Зверьки сейчас потомством заняты, у них основной выплод… уж не самок ли хлопнул?

— Самцы, — пробубнил Сергиенко, опустив голову.

— Сам-цы! Проверил на расстоянии ружейного выстрела? Шкурки ты сдашь в зверопромхоз. Штраф уплатишь, какой полагается по закону… Не возникай! Улицу именем комсомольского съезда нарекли. Бригадой передовой называемся. Мы не для проформы боевого коммунистического звания добились. Только долдоним: природу надо беречь… Проку от таких воздыханий! Куда ни переедем, везде мзду с природы берем. То рыбой, то погубленным молодняком кедра, то постреляем утиный выводок… Вечером созовем экстренное комсомольское собрание. Готовься к ответу.

— Иван Герасимович, не буду больше, — по-детски поджав губы, выговорил бурильщик.

— Покаешься перед коллективом. Парни рассудят.

— Я «Прожектор» выпущу… сам себя раздраконю. Вашу заметку помещу, если напишите.

Перейти на страницу:

Похожие книги