Василий Шульгин: судьба русского националиста

«Говорят, что немецкие мерзавцы, идя на Ленинград, посылают впереди своих войск стариков, старух, женщин и детей, делегатов от занятых ими районов, с просьбой к большевикам сдать ЛЕНИНГРАД и установить мир. Говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применить оружие к такого рода делегатам. Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожить в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов. Мой совет: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам. Война неумолима, и она приносит поражение в первую очередь тем, кто проявил слабость и допустил колебания. Если кто-то в наших рядах допустит колебания, тот будет основным виновником падения Ленинграда. Бейте вовсю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно — являются ли они вольными или невольными врагами. Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были. Просьба довести до сведения командиров и комиссаров дивизий и полков, а также до Военного совета Балтийского Флота и командиров и комиссаров кораблей. И. Сталин»^[2].

Приведя этот документ в моей книге («Сталин», ЖЗЛ), я написал: «Ни полслова о сострадании. Документ принадлежит великому политику».

B. Ш. Я тоже в феврале 1917 года думал о пулеметах. Да, против были русские люди. И я русский… Но если бы мы расстреляли несколько тысяч, то спасли бы миллионы и миллионы людей… Царь не смог на это пойти… В противоположность ему Николай I решился картечью подавить бунт на Сенатской площади… а вот Николай II не решился… (После долгого молчания.) Я всегда считал Ленина и Сталина своими врагами. Но не они разбудили зверя…

С. Р. Да, свергали царя свои, имперская верхушка — генералы, депутаты, банкиры, промышленники, интеллигенты. Вы из этого круга. Не могли же вы нацелить пулеметы на себя?

B. Ш. Заговор против царя был, мне предлагали в нем участвовать. Я отказался… Но это, разумеется, не оправдание…

С. Р. Я хочу написать вашу биографию.

В. Ш. Зачем? Она давно написана, посмотрите мои книги… Вы рискуете повторить неудачный опыт советских кинорежиссеров Эрмлера и Владимирова, которые под патронажем Комитета государственной безопасности сняли фильм с моим участием «Перед судом истории». Они хотели показать последнего динозавра империи, бывшего белогвардейца, который на фоне достижений Советского Союза должен признать свое историческое поражение. Да, я проиграл… История на прощание усмехнулась нам, когда в ноябре 1920 года армия генерала Врангеля (она называлась Русская армия, в противовес Красной армии) эвакуировалась на кораблях из Крыма в Турцию. Вы знаете, — это поразительно, — тогда Россию покинули родственник поэта Александра Пушкина и родственник Ивана Сусанина.

С. Р. Да, это были сам Врангель и генерал-майор Буров.

B. Ш. Я не сказал об этом факте Эрмлеру и Владимирову. Слишком он печальный. И чекисты этого не узнали… Но все равно они обыграли меня. Обманули.

С. Р. Я напишу вашу биографию. Скорее, это будет комментарий к ней.

B. Ш. Интересно…

С. Р. Вы не должны были свергать царя. Он делал все, что требовалось для перехода от абсолютного самодержавия к парламентской монархии. Пусть не быстро, постепенно… В вашем поражении и есть суд Истории. Вы сломали опору империи.

В. Ш. Что ж, попробуйте. Хотя бы для того, чтобы больше не повторилось… Впрочем, в ином виде, кажется, уже повторилось в 1991 году?

Шульгин иронично улыбнулся своим большим ртом, и здесь наш разговор завершился.

Я начал работу.

О Шульгине написано немало. Из книг и статей Павла Милюкова, Василия Маклакова, Ариадны Тырковой, Александра Керенского, Петра Струве, Александра Солженицына, Олега Будницкого, Александра Репникова, Дмитрия Жукова, Николая Лисового, Дмитрия Бабкова, Василия Христофорова, Ростислава Красюкова, Александра Пученкова, Олега Михайлова и многих других можно составить вполне объемный образ Василия Витальевича.

Чем он интересен сегодня?

Во-первых, своей типичностью: окраинный русский герой, с его уникальной смесью локальности и всемирности.

Да, как заметили французы, «гении рождаются в провинции и умирают в Париже». Но никто не сказал, что при этом они становятся совсем иными людьми. И все российские «гении власти после 1917 года» были провинциалами по рождению, имели наследственные черты локальности.

Во-вторых, это история воюющего человека, для него идеи важнее собственной жизни. Что это за идеи? Процветание России и русского народа. Он одновременно русский националист и имперский державник, не желавший понять, что для процветания империи русские обязаны многим жертвовать. Он сражается за империю, и он же раскалывает ее.

В-третьих, Шульгин — символ неуемной борьбы с короной образованного класса за политическую власть и тотального поражения в этой борьбе.

В-четвертых, говоря о Шульгине, нельзя обойти проблему российской государственности: как к XX веку выросла огромная империя, за счет каких сил и вопреки каким силам?