Из биографии Быкова легко читается, что для него лично война — это тоже «самое гадкое дело в жизни». Толстой в свое время, когда человечество еще не «потеряло невинность» в Первую мировую, не мог, конечно, предвидеть ужасающего количества людских потерь и страданий, которые принесли следующие войны. Двести тысяч жертв Отечественной войны 1812 года, несмотря на то что каждого из павших оплакивала семья и близкие так же, как и всех погибших в последующих войнах, все-таки не могли численно сравниться с количеством жертв Великой Отечественной войны[69]. И без сомнения, все эти великие утраты повлияли на Василя Быкова, побуждая его неустанно бередить память о событиях войны и ее жертвах. Игорь Дедков в своей критической работе о Василе Быкове убедительно доказывает, что потребность автора привести человечество к пониманию свершившегося во время Второй мировой, и в частности Великой Отечественной войны, с годами усилилась. Несмотря на то что Дедков подошел ближе других литературоведов к пониманию роли личной биографии Быкова в его произведениях, критик (как и все его коллеги до него) не заметил, насколько глубоко быковская «белорусскость», или «национальная идея», внедрена в военную прозу этого автора. Ведь каждый основной персонаж быковской «лейтенантской прозы» — белорус. Это приводит нас к вопросу о том, как формировалась у Быкова национальная идея и как она выражалась в его литературных произведениях.
В интервью 1995 года Быков связал свое понимание национальной идеи, «белорусскости», с идеей государственности[70]. По его мнению, национальная идея — фундамент и наиболее важное условие для существования любой независимой нации.
Белорусскость — чувство неуловимое. Но если серьезно, то первое условие, которое дает право белорусскости на существование, — это независимая государственность. Вся наша долгая история свидетельствует о том, что национальная идея — то, чем в нашем понимании является белорусскость, не может существовать без государственности, суверенитета и независимости. К сожалению, не все у нас это понимают таким образом. Кажется, что наша нация никак не может уразуметь эту истину, и многие думают, что национальная суть и национальные идеи могут существовать в рамках зависимости и без демократии. Однако, опять же с точки зрения исторического опыта, это — невозможно, и подобное мышление приводит к полному краху всех национальных надежд. Я тут имею в виду раннее, традиционное, зависимое положение Беларуси[71].