Василь Быков: Книги и судьба

ВБ: Что же тут удивительного? С одной стороны, поп-культура построена на коммерческой основе, а потому, хочешь не хочешь, ориентируется на так называемого «среднего человека». С другой — а может, и с той же стороны — очень прибыльна: вознаграждения, которые получают ее творцы и обслуживающий персонал, не идут ни в какое сравнение с доходами представителей свободных профессий прошлого.

ЗГ: Иными словами, вы не очень терпимы к поп-культуре?

ВБ: Почему — если массы хотят такую культуру, на здоровье! Только, видите ли, я совершенно убежден, что то, что называют высокими достижениями современной поп-культуры, будет вскоре забыто — как только появятся новые модные веяния. Что-нибудь еще придет им на смену, что-нибудь, рассчитанное снова на обывательское сознание, на мгновенное удовлетворение потребности в развлечениях… И в этом смысле я считаю, что гуманистические идеи просвещения, общественного воспитания, демократические правила и человеческая доброта были и останутся высшими формами духовности. Никто не обладает монополией на духовность — ни православные или иные священнослужители, ни тем более творцы и пиарщики поп-культуры.

ЗГ: Бердяев[433] часто писал о двух составляющих внутреннего, духовного мира — духе и душе. Что вы думаете об этом?

ВБ: Если говорить о литературе, то, по-моему, эта формула применима здесь только в эстетическом плане. Дух, душа… Я, например, люблю то, что не так еще давно называлось «исповедальная проза». И как в ней разделить эти «составляющие»? У нас есть великолепные примеры и лирической литературы, и изысканных аналитических произведений. Хотя немногие могут достичь полного синтеза в литературном искусстве, да и не только в литературном.

ЗГ: И это одно из ваших главных устремлений?.. Но я вот о чем хотела спросить: литература и философия. Чувствуете ли вы влияние каких-то философских идей на свое творчество?

ВБ: Мне близок французский экзистенциализм. По-моему, Камю достиг огромнейших высот как художественный аналитик. Я высоко ценю учение Серена Кьеркегора[434], датского мыслителя девятнадцатого века, а также идеи русских мыслителей — Бердяева и Ильина. И это вне зависимости от того, кто как понимал главный вопрос философии.

ЗГ: Вы имеете в виду вопрос — что есть истина?

ВБ: Да, верно.

ЗГ: Простите, а какого Ильина вы имели в виду? Владимира Николаевича[435] или Ивана Александровича[436]? Они оба работали приблизительно в одно и то же время, но совершенно расходились во взглядах.

ВБ: Я говорил об Иване Александровиче, конечно. Мне очень интересны его мысли о национализме. Я имею в виду интерпретацию национальной политики в связи с его поиском истины. Здесь я должен добавить, что, в общем, русскую философию в области национальных идей можно поделить на две части. Одна основывается на гуманистических ценностях и очень близка лично мне, а другая — преследует чисто русские националистические интересы. Вторая оставляет меня равнодушным или даже пробуждает негативные чувства. Я говорю в данном случае о том, как это все преломляется в политике. Когда отстаиваются патриотические цели, я принимаю это безоговорочно. Однако, когда всерьез обсуждаются чисто националистические или империалистические ценности, мне становится не по себе. Именно это я ощутил, когда читал последнюю работу Солженицына[437], которого я долгое время глубоко уважал и продолжаю и сегодня восхищаться его мужеством, ярко проявленным в прошлом.

ЗГ: Не у вас одного то, что пишет сейчас Солженицын, вызывает сложные чувства. Василь Владимирович, вы назвали Камю одним из своих любимых философов[438]. Его не очень-то привлекали советские идеи, не так ли?

ВБ: Именно так, хотя многие европейские деятели культуры были очарованы этими идеями в 1920-х и даже в 1930-х годах. И среди них мне наиболее симпатичен Андре Жид[439], который сначала был страстным апологетом советской империи, но, побывав в СССР во времена процессов над «врагами народа», превратился в ее горячего противника.

ЗГ: В художественной жизни Франции первой половины двадцатого века Андре Жид действительно отличался от большинства представителей левого крыла. Возможно, из-за того, что не состоял в родственных отношениях ни с кем из советских граждан, как, например, Луи Арагон[440], жена которого Эльза Триоле[441] была родной сестрой Лили Брик.

ВБ: Должен признаться, что меня никогда особенно не восхищал Маяковский — ни в плане его эстетических взглядов, ни в отношении его непосредственного окружения. В кругу его близких друзей было слишком много агентов секретных служб.

ЗГ: Включая Бриков[442].