Последняя книга шеститомника открывается коротким романом «Стужа». Роман являет собой последовательный обвинительный акт, предъявленный коллективизации как плановому уничтожению крестьянства. В этом отношении распространенный эпиграф к седьмой главе, взятый из солидного академического издания конца перестроечного периода, выступает в качестве основного и логического ключа, открывающего «тайную» дверь к ответу на вопросы, обращенные к небу голодными и лишенными голоса многомиллионными кормильцами земли: «За что?» и «Почему?». В то же время этот эпиграф наводит на мысль о незаконнорожденных в царской империи. Ведь советская власть переняла сущность этой формы закрепощения, лишившего миллионы детей всех человеческих прав, и перенесла его на большую часть своего населения того времени — крестьянство. Присмотримся внимательнее к следующему предложению и некоторым фразам из энциклопедии, оправдывающим «незаконнорожденность» и унижающую зависимость крестьянства от идеологии и политики советской власти: «Двойственная природа крестьянина как труженика и как собственника — один из основных факторов, определяющих его колебания между пролетариатом и буржуазией»; очевидно, что крестьяне по советской и послесоветской идеологии продолжали оставаться угнетенными гражданами социально низшей категории по сравнению с «гегемоном», так как «основа их союза» осуществлялась «под руководством рабочего класса». Таким образом, воплощая свою идеологию неравенства граждан новоявленного государства, большевики установили и узаконили апартеид крестьянства в советской империи. Вспомним, что крестьянин долгое время не имел личного паспорта в Советском Союзе и, таким образом, был так же закрепощен по месту жительства, как во времена крепостничества царской империи. Вернемся к первому предложению-тезису, определяющему «двойственную природу крестьянина». Большевики вывели этот тезис еще задолго до установления своей власти, борясь не на жизнь, а на смерть с партией эсеров (социалистических революционеров; эс-эр; эсер), представляющих политические и экономические интересы крестьянства царской державы. Перед полным воцарением на землях новой империи и в качестве одного из своих первых актов большевики, обозленные малочисленностью своих выборных делегатов, разогнали Учредительное собрание. Мы помним, что декрет о созыве Учредительного собрания был подписан и Лениным в качестве одного из лидеров политических партий страны[259]. Последующие злодейские акции большевиков — разгон демонстрации в поддержку Учредительного собрания в январе 1918-го, запугивание и уничтожение лидеров не только оппозиционных, но и союзных партий и фракций (левых эсеров, меньшевиков), а также несогласных рядовых членов партий — лишили крестьянство их головного руководства. Личные свидетельства участников январской демонстрации описывают беспрецедентную по жестокости расправу большевиков с бывшими соратниками по борьбе с царизмом. Вот, например, показания рабочего Обуховского завода Д. Н. Богданова, участвовавшего в демонстрации объединенных демократических сил в поддержку возобновления работы Учредительного собрания. Эта демонстрация была расстреляна из пулеметов войсками, верными большевикам: «Я, как участник шествия 1905 г. 9 января, должен констатировать факт, что такой жестокой расправы я там не видел, что творили наши „товарищи“, которые осмеливаются еще называть себя таковыми, и в заключение должен сказать, что я после того расстрела и той дикости, которую творили красногвардейцы и матросы с нашими товарищами, а тем более после того, когда они начали вырывать знамена и ломать древки, а потом жечь на костре, не мог понять, в какой я стране нахожусь: или в стране социалистической, или в стране дикарей, которые способны делать все то, что не могли сделать николаевские сатрапы, теперь сделали ленинские молодцы»[260].
Факты, подобные приведенному выше, продолжали усугублять традиционно тяжелое положение крестьянства, лишившегося вдобавок защитников своих интересов, среди которых было достаточно много хорошо образованных лидеров. Пренебрежительное, принудительное и жесткое отношение к крестьянству как к полувраждебному (буржуазному) классу граждан не только вылилось девять-десять лет спустя в уничтожение их традиционного образа жизни, но и, начиная с 1927 года, сказалось в насильственном образовании колхозов. Все это продолжает отражаться в словарных определениях из некоторых академических изданий. Как мы убедились, академический словарь, вместо того чтобы разобраться в позорном геноциде крестьянства своей страны, упорно повторяет затверженный урок «социалистического прошлого», показывая рабочий класс в качестве прогрессивного класса, а крестьянство — его антагонистом.