Василь Быков: Книги и судьба

Вопрос о значении языка — один из центральных в публицистике Быкова. В статье 1988 года «Вчера и сегодня» он говорит «о языке души и душе языка» так: «Когда в старые времена жница возвращалась одна домой поздно вечером, она пела. Единственная душа, с которой у нее была потребность общаться, была ее собственная. На каком же языке мы выражаем свою душу? Является ли душа продуктом родного языка или язык является наследием души?»[324]. Эмоциональная, потаенная, трудно объяснимая часть языка, его «потерянная душа» — Быков твердо знал, что она существует, воздействует на человека даже тогда, когда он этого не осознает, и всем своим творчеством старался оживить эту душу.

Он не считал себя историческим писателем, но его поиски языкового «корня» национальной культуры были всегда завязаны на истории Беларуси. В языке его собственных произведений замечательным образом синтезируются «мужицкий» и «высокий» пласты родного языка. Но вот что интересно: в этом синтезе практически отсутствуют архаизмы и диалектизмы. Такой подход делает его язык понятным для всех; этим стиль Быкова разительно отличался от языка других замечательных белорусских авторов (Короткевич — хороший пример), насыщавших современный белорусский архаизмами и диалектизмами. В работах Быкова о языке отчетливо слышится ностальгия по двум группам белорусского социума как носителям наиболее явно выраженных языковых традиций — белорусским крестьянам и их учителям. Будучи реалистически настроенным по отношению к современной белорусской деревне, из которой почти ушла жизнь, Быков рассчитывал на образование новых учителей, патриотов, признающих свою национальную данность и уважающих другие национальности так же, как они хотят, чтобы уважали их собственную.

Именно поэтому он беспрестанно, но с большим тактом подчеркивал в своих публикациях и выступлениях важность воспитания учителей белорусского языка и их роль в последовательном формировании независимой нации. В то же время следует помнить, что Быков был одним из немногих лидеров оппозиции, кто настаивал на постепенном и демократическом переходе к белорусскому языку как государственному. Не терпя насилия над личностью ни в чем, белорусский трибун считал, что минимум четверть века нужно дать нации (а возможно, и сорок библейских лет), чтобы она в массе осознала абсолютную необходимость возрождения родного языка. Эта идея прозвучала и на Первом съезде Белорусского народного фронта в 1989 году:

Наше движение за перестройку является национальным по форме и демократическим по содержанию. В нем найдется место для всех наций, из которых состоит белорусский народ. Мы не выделяем из него наших старых братьев по земле и судьбе — русских людей, которые давно и без вины страдают вместе с нами. Так же как и трагичную по судьбе еврейскую нацию, с которой на протяжении всей нашей истории мы делили небогатые плоды нашей земли. Поляки и литовцы — наши исторические братья, и у нас есть бесконечные свидетельства совместного, по-настоящему братского существования — в рамках одной экологии, одной культуры и даже одного государства. Коль это было возможно на заре нашей истории, то почему невозможно сегодня?![325]

Основные положения этой речи, включая возрождение белорусского языка в качестве массового и затем общегосударственного, все еще не осуществлены в Беларуси, которая и в этом отношении, и в области демократии находится много дальше от цели, чем была двадцать лет назад. Быков, однако, жил с надеждой и работал для осуществления своей высокой идеи до последнего дня жизни. При этом он не обманывался мечтой о возвращении Золотого века, он просто прокладывал в своей личной, художественной и общественной жизни дорогу, которая могла бы оказаться приемлемой для других. На этом пути не было места диктатуре и ненависти.