— Какие там провинки! Так, зазря! Сенька Кривой да Дуська Востроносая, ключница, взъедятся на кого-нибудь, кто им не по нраву, нашепчут барыне, а та, не разобравши дела, сразу на конюшню посылает пороть. Или того хуже, в солдаты без очереди сдаст. Девок стригла, в лесу к дереву привязывала...
— И чего же вы терпели? Вас ведь много было, а барыня одна!
Дед Степан покачал головой:
— Милок ты, милок! То-то и оно, что не одна она была. Пробовали мы красного петуха подпустить. На то имение спалили и барыню бы не помиловали, да проворонили. В чем спала — убегла. Потом как понаехали к нам казаки, как начала барыня лютовать — и стар и млад под розги пошли...
Странное дело, Васе казалось, что все это он видел и сам знал людей, которых давно приютила земля будайковского кладбища.
Тихонько рассказывает дед, а Вася слышит, как гудит толпа крестьян, с кольями, вилами, косами, топорами подступая к барской усадьбе. Лезут на чердак бородатые мужики, шарят в темных углах, вытянув руки, как слепые...
Из дома, из амбаров вырывается дым и огонь. В полнеба распустил свой хвост красный петух. Прочь от родового имения мчится коляска. В ногах у барыни скулит от страха Дуська Востроносая. Сенька Кривой наотмашь хлещет лошадей, прыгает коляска, мчась без дороги в черную, как деготь, ночь. Простоволосая, растрепанная, как ведьма, барыня оглядывается назад и грозит костлявой рукой, а лицо у нее, как у Федьки Ефремова. Никак не может Вася догнать коляску. Уж так быстро бежит, аж дышать нечем.
— Ну, подожди! Я тебе покажу, как Тимохину рубаху рвать! — чужим голосом кричит Вася...
— Милок, да ты, видать, заснул? — спрашивает дедушка Степан.
Вася таращит глаза и сам не может понять, что с ним было.
— Пускай его спит! — смеется Андрей. — А ты, дед, рассказывай дальше.
— А я и не сплю вовсе, я все слышал.
— Да я вам допрежь сказывал, как нам это обернулось. Изгалялись над нами — что барыня, что казаки, — страшно вспоминать. Много народу тогда сбежало... поминать славного казака Степана Тимофеевича.
— А что стало с теми, которые убежали? — тихо спросил Андрей.
— Чего стало... — вздохнул дед. — Которые попались, которых поубивали, которые без вести сгинули. Без головы какая уж вольница — так скитались где придется...
— Зря это все. И Разин Степан погиб зазря! — задумчиво проговорил Андрей.
— Это как же так ты рассудил? — заволновался дед. — Не зазря, а за народ! За мужицкие слезы голову сложил! Казнили его, заступника нашего, а народ его не забыл и во веки веков не забудет! Велено было во всех церквах Степану Тимофеевичу анафему петь. Это, стало быть, проклясть его, чтобы душа до скончания века в адском пламени горела, мучилась. А попы диву давались: что ни поминание, у всех раб божий убиенный Степан записан! Кровавыми слезами плакал народ по атаману. После него и надеяться стало не на кого... Осиротел мужик.
Андрей тряхнул кудрями.
— Ничего, еще найдутся атаманы. С умом возьмутся — и полетят все бары с царем-батюшкой вместе! Дождется народ вольной жизни.
— Андрюшка! Ты чего городишь-то? — испугался дед. — За такие речи тебя знаешь куда упекут?
Андрей засмеялся:
— Знаю. Куда Макар телят не гонял! А там уж много наших... Ничего, живут!
Вася впервые видел брата таким. Глаза Андрея горели синим огнем. Лицо стало веселым и дерзким. Дед тоже был поражен видом внука. Он торопливо перекрестил его.
— Господь с тобой. Смотри, парень, с огнем шутки плохи!
Андрей присвистнул и соскочил с печки:
— Хоть ты, дед, не пугай! И без тебя пугал много!
Вечером, когда Андрей колол дрова, а Вася таскал их в избу, он не выдержал и спросил:
— Андрюша, Иван Михайлович нам говорил, что мы Доживем до такого времени, когда все ребята будут ходить в хорошей одежде и книжки будут у каждого. Правда это?
— Правда! — твердо ответил брат. — Будет такое время.
Вася нерешительно потоптался на месте.
— Андрюша, а вот ты сказал, что скоро бары с царем полетят. А купцы?
Андрей внимательно посмотрел на братишку.
— У тебя что длиннее: уши или язык?
— Это ты к чему?
— А к тому, что скажешь тебе, а ты пойдешь по деревне трезвонить, как пономарь...
— Андрюша, молчать буду! Хочешь, земли съем? — Вася стремительно нагнулся и наскреб горсть мороженой земли. Он уже поднес ее ко рту, но Андрей шлепнул его по руке.
— Брось! Только дураки так делают! Слушан. В Чебоксары приехал один чуваш. У него народ собирается, книжки читают про то, как надо жить, чтобы народ с голоду не мер. Этот чуваш много чего знает. Грамоте его выучил один гимназист из Симбирска. У того гимназиста старший брат тоже за народ шел... и за это царь его повесил...
— А мне нельзя туда пойти, книжки послушать?
Андрей даже рассердился:
— Подрасти сначала! Вот дурак я, что рассказал.
— Ну ладно, не буду спрашивать, только ты мне про купцов-то не сказал: полетят они?
— Сами переведутся! — буркнул Андрей. — Таскай лучше дрова. Посидели, и хватит.
Вася понял, что больше брат ничего не расскажет. «Скорей бы вырасти... — думал он. — Дед говорит, что есть такая богатырская трава... А где растет, неизвестно. Вот найти бы!»