Вася Чапаев

Вася обрадовался, что друг отпустил его, и с легким сердцем стал убегать после работы на большую гору.

Особенно весело бывало Васе, когда в кучке ребят он слышал смех Насти. Изо всех девчонок она одна каталась по-мальчишески — лицом вперед. И никогда не визжала. Широко открыв синие глаза и плотно сжав губы, она стремглав слетала с самой отвесной стороны горы, там, где катались только мальчишки.

Настя была круглая сирота. Ее годовалой девочкой забрал к себе Яшка-цыган.

Тринадцать лет тому назад в одном из ночлежных домов Самары скрестились дороги двух обездоленных людей. Яшка-цыган, схоронив любимую жену — красавицу Настю, — ушел из хора, где работал, и заливал свое горе вином в компании потерявших человеческий облик оборванцев. Поздним вечером, в осеннюю мокропогодицу, в дверях ночлежки появилась молодая женщина из благородных с ребенком на руках. Она еле держалась на ногах. Огромные глаза незнакомки на мгновение остановились на пропитых рожах ночлежников и испуганно взмахнули ресницами. Яшке показалось, что большие синие бабочки залетели в вонючую ночлежку. В ту ночь Яшка заснул с твердым намерением завтра подойти к незнакомке и, если это будет в его силах, помочь ей.

Наутро в женской половине ночлежки поднялся плач. Новая постоялка лежала мертвая, а в окоченевших руках ее сладко спал ребенок. Вызванная хозяином ночлежки полиция не нашла у покойной никаких документов. Пристав велел городовому отнести девочку в приют.

Яшка сам не знал, как это случилось. Он вырвал плачущего ребенка из рук городового и, горячась, путая цыганские и русские слова, заявил, что берет девочку себе. Полиции, видимо, было совершенно безразлично куда бы ни деть ребенка, поэтому Яшке никто не стал возражать.

Цыган назвал девочку Настей и скоро перебрался со своей богоданной дочкой в Балаково. Сердце его расцвело. Соседи слышали, как по вечерам он пел цыганские надрывные песни, и знали — Яшка укачивает дочку. Иногда хибарка ходуном ходила от огневой пляски, и соседи липли к маленьким окошкам поглазеть, как цыган перед дочкой выкомаривает.

Зарабатывал Яшка чем придется. Лудил самовары. Паял медную посуду. Ремонтировал и настраивал гитары, балалайки и даже чинил часы. А главное, все, за что бы он ни брался, он выполнял добросовестно.

Цыганское воспитание сказалось. Не было в Балакове девчонки более отчаянной, чем Настя. Мальчишкам она ни в чем не уступала, а с подругами делала все, что могло взбрести в ее голову. Доводила до слез своими насмешками или очаровывала ласковыми словами.

— Ты, Настька, наверно, колдунья? — спрашивали ее девочки.

— Ага! Я ведьма! Я по ночам в трубу вылетаю и на болоте с чертями пляшу, вот так!

Настя быстро выдергивала из косы ленту, распускала волосы и принималась отплясывать какой-то дикий танец, гортанно выкрикивая непонятные цыганские слова. Девочки с визгом разбегались, а озорница, помирая со смеху, валилась на землю.

Но при Васе Настя смущалась, и они почти никогда не разговаривали.

Однажды Вася притащил на гору новую ледяную скамейку[1]. Он гордился, что она была самой высокой из всех, но тем не менее основательно струхнул, когда первый раз летел на ней с горы. Но все сошло благополучно. Лопаясь от гордости, он предложил ребятам покататься. Ребята замялись.

— Дай я прокачусь! — подскочила Настя.

Вася испугался: упадет, разобьется.

— Нос не дорос! — грубо сказал он. — Не девчачье дело на таких скамейках кататься!

— Не дашь? Не дашь? — разозлилась Настя.

— Отстань! Сказал не дам — и не дам!

Вася не успел опомниться, как Настя, схватив ком снега, натерла ему лицо и затолкала снежок за воротник. Вася съежился от холодных струек, побежавших по телу, а Настя, воспользовавшись его замешательством, в одно мгновение шлепнулась животом на скамейку и, лихо заорав: «Гей, гей!» — полетела с горы. Только снежная пыль закрутилась.

Вне себя от злости Вася пошел домой, даже не взглянув, как съехала Настя. Уже около дома на него напала тревога:

«Цела ли бешеная? Может, руки-ноги поломала? Ну никто не виноват, сама полезла! И зачем я эту скамейку приволок!»

ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ

На другой день после работы ребята решили пойти на Лягушевское озеро играть в чушки. Больше всех радовался Санька: он слыл мастером этой игры. За то время, что Вася его не видел, Санька очень изменился. Лицо стало нездоровым, землистым, и поэтому мальчик казался старше остальных ребят. Даже мороз не смог разрумянить впалые щеки. Всю дорогу до озера Санька ежился, стараясь поглубже запрятать в карманы длинные большие руки.

Затем на озере его словно подменили. Чуть прищурившись, он уверенным взмахом бросал биту, подшибал чушку и стремительно мчался следом за битой, ловко увертываясь от преследователей.

По правилам игры выигравший мог прокатиться на загорбице у проигравшего, и Санька катался беспощадно, от всей души заливаясь глуховатым смехом.

Васята толкнул Васю:

— Глянь, лягушевские пришли.

Около озера появилась группа лягушевских ребят. Многие из них были с палками. Лягушевские чувствовали себя хозяевами озера и чужаков с Сиротской слободы считали заклятыми врагами.