Вася Алексеев

Он проходил без работы всё лето. Никуда не сунешься — нелегальный. Паспорт можно было достать другой. Он сам помогал Ивану Грязнову делать паспорта. А Грязное считался специалистом, знал, какими составами смыть старые записи, мастерски вписывал новую фамилию, подделываясь под писарский почерк. Но такой паспорт было рискованно давать в прописку. В полиции разобрались бы. Да и трудно было Васе жить за Нарвской заставой по чужому паспорту. Слишком многие хорошо его там знали.

Но объяснить всё это матери было нелегко.

Уже осенью он как-то ночевал дома. Тоже затемно приехал на лодке и прошел задами. Утром сунул матери сверток:

— Бумаги тут нужные, вы припрячьте.

И пропал. Никак не мог он в те дни забежать в Емельяновку. За Нарвской было снова неспокойно. Завод волновался. Царские власти предали военно-полевому суду группу кронштадтских матросов-большевиков, обвиняя их в подготовке к бунту. Матросам грозила смертная казнь, и рабочий Питер поднялся на их защиту.

Петр Алексеевич пришел домой хмурый:

— Бастуем, началось у нас снова. Митинг на заводе, да я не остался…

Как началось, Анисья Захаровна узнала от других. Вся Емельяновка говорила об этом.

— Василий твой объявился, — шепнул Анисье Захаровне сосед Петр Степанович. — На митинге его видели. А народу было знаешь сколько? Почитай, ползавода,

— Не случилось с ним чего? — Анисья Захаровна прижала руки к груди.

— Не допустили полицию, гайками и болтами ребята отбились. Потом и булыгу из мостовой выворачивать стали. Околоточного, слышь, так шарахнули — с кобылы слетел. Ушел твой Василий, не иначе ушел. Там ведь такое было… Солдаты на полицию пошли в штыки.

— Войско на полицию? Да ты что-то плетешь, сосед…

На душе у нее было тревожно. Хотелось бежать куда-то, искать сына. Но где искать?

Анисья Захаровна уже еле слушала, что рассказывал Петр Степанович. А то, что он говорил, было истинной правдой, хотя прежде такого никогда не бывало за Нарвской. Даже в пятом году.

Два отряда полиции — конный и пеший — пытались разогнать митинг на заводском дворе. Рабочие встретили их градом гаек, болтов, обрезками железа и выгнали за ворота. Схватка разгорелась уже на Петергофском шоссе. В это время мимо завода двигалась воинская часть.

Толпа рабочих загородила им дорогу, и солдаты стали.

— Вперед, шагом марш! — командовали офицеры, но движение не возобновлялось.

Увидев солдат и рассчитывая на их поддержку, полиция осмелела. Она стала теснить толпу.

— Братцы, — кричали рабочие, обращаясь к солдатам, — помогите, ведь свои же вы, тоже заводские!

Воинская часть состояла в самом деле из пожилых, недавно мобилизованных запасников, преимущественно рабочих. Они не могли равнодушно смотреть на расправу с путиловцами. Горячее сочувствие братьям, возмущение действиями властей, ненависть к войне, зревшая в сердцах солдат, — всё это, соединившись вместе, привело к мгновенному взрыву.

Солдаты скинули с плеч винтовки и пошли со штыками наперевес — не на толпу, а на полицию, отгоняя ее от рабочих. Напрасно офицеры размахивали револьверами и подавали команды. Их не слушали, солдаты открыто становились на сторону забастовщиков. Это уже был бунт.

Благодаря всем этим событиям Вася избежал ареста. Но шпики приметили его. Ночью в Емельяновку нагрянула полиция.

— Василий Алексеев проживает здесь?

— Здесь, — сказала Анисья Захаровна, — только нету его дома…

Она вспомнила: сверток с бумагами! Он лежит на кухне, сейчас попадется им на глаза. У нее зашлось сердце.

— Нет дома Василия, — проговорила она и вдруг добавила грубо, со злостью: — Как хотите ищите, а мне выйти надо, маюсь я животом.

Мимоходом она стряхнула сверток в валенок и прихрамывая — нога в валенок не влезала — пошла в сени. Потом трясущимися руками в темноте запихивала сверток за отставшую доску в уборной. Она сумела обмануть «фараонов» и на этот раз.

Утром Васин братишка прибежал на Овсянниковскую к Тютикову:

— Засада у нас, четверо городовых сидят. Васю ждут. Меня мать послала будто на рынок.

Полиция шарила в Емельяновне, а Вася чуть не попал ей в руки в другом месте. Пристав сам выпустил его.

Вася был в больничной кассе, когда началась очередная облава. Городовые окружили дом, заняли выходы. В кассе толпился народ, в это время как раз происходила выплата пособий. Полиция искала подпольщиков, — рабочие, пришедшие за деньгами, были ей не нужны. Тех, кто мог предъявить талон на получение пособия, выпускали. Те, у кого талонов не было, пытались скрыться. Один пробрался на чердак, городовые шли следом, и он вылез через слуховое окно на крышу. С чердака его было трудно заметить, но теперь его видели с улицы. У дома, где помещалась касса, собралась толпа. Люди были хмуры, они зло переругивались с городовыми, задирали их ядовитыми шутками и отводили глаза от крыши, чтобы не привлечь внимания к спрятавшемуся там человеку.

Вася пытался проскользнуть за спиной городового, но тот схватил его за рукав:

— Предъяви квиток!

Пришлось вернуться в комнату. А там хозяйничали полицейские — рылись в карточках, ворошили бумаги и кидали на пол. Они всё перемешали.