Ваше Сиятельство 2

– Люблю тебя! – госпожа Синицына тоже затряслась от смеха. – Как здорово все вышло! Только теперь на мне нет трусиков!

– Куплю тебе новые, – пообещал я, подумав, что это отличный повод погулять с Айлин по магазинам. – Можно съездить в воскресенье на Тверскую.

– Да! Очень хочу! – согласилась она, и мы неторопливо зашагали в сторону школы.

Проводив Айлин, я быстрым шагом направился к своему дому. Свернул за угол возле продуктового магазина и увидел, как от нашего особняка отъезжает скоростной эрмик. Новой, явно дорогой модели. У меня возникли опасения: уж не баронесса Евстафьева приехала и снова дожидается меня. Я был не против видеть ее и даже принять участие в праздновании столь важного события в жизни госпожи Евстафьевой, о котором она сообщила мне на эйхос. Не против, но только не сегодня. Я и так потерял много времени в Шалашах. День стремительно таял, а мне предстояло сделать еще так много.

К счастью, опасения, что я сейчас столкнусь с Талией, оказались напрасны. Вместо баронессы меня ждала посылка от графа Голицына: большая коробка из прочного картона с заклеенной крышкой, которую украшала солидная печать с имперским гербом и надписью полукругом: Директория Перспективных Исследований, московское отделение, и ниже мелкими буквами адрес и еще какая-то бесполезная для меня информация.

– Ваше сиятельство, это вам! – дворецкий приподнял явно нелегкую коробку. – Из самой Директории! – важно добавил он. – Куда прикажете отнести?

Мама, видно тоже осведомленная о посылке от Жоржа Павловича, смотрела на меня с улыбкой одобрения, так редко появляющейся на ее лице красивом и молодом лице. Вот такой Елену Викторовну я особо люблю.

– Еще письмо, – добавила графиня, протягивая конверт.

Странно, что она не успела его вскрыть – печать была цела. Как же непохоже на маму, всегда влезающую в мои дела.

– Максимыч, давай это в подвал, – я кивнул было в сторону лестницы, сходящей в мой тренировочный зал, но тут же передумал: – Хотя нет. В комнату! В мою комнату! Постараюсь сегодня с этим разобраться.

Если в коробке были первые, собранные инженерами Голицына, схемы, то я просто в шоке от той стремительности, с которой Жорж Павлович взялся за наше общее дело. И несколько меня удивила странность: письмо. Обычное письмо на бумаге, запечатанное сургучом. Почему не сообщение по Всеимперской сети или на эйхос? Поскольку я обеденное время давно прошло и голод грыз меня сильнее любопытства, я решил начать с обеда. Взял у мамы письмо, чмокнул ее в щечку за доброту и направился в столовую. У дверей, едва не столкнувшись с пышной грудью Надежды Дмитриевны, как раз выплывавшей из столовой, сказал:

– Перекусить что-нибудь, Надежда Дмитриевна. Как волк голодный!

– Конечно же, Александр Петрович, – служанка тут вернулась в столовую, и направляясь на кухню, громко распорядилась: – Ксения! Скорее его сиятельству обед! Давай поторопись!

Там зазвенела упавшая на пол крышка, брякнула кастрюля, послышалась возня, потом торопливые шаги:

– Вам на первое борщ или лапшу, ваше сиятельство? – с кухни выглянула Ксения.

Нет, честное слово, она не страшненькая. Да, она девушка полная – пышнее Талии Евклидовны. И она конопатая, ротик ее всегда выражает глуповатую улыбку, а карие глаза полны восхищением непонятно чем: то ли мной, то ли этим забавным миром в целом. Но при всей этой несуразице, есть в ней много привлекательного.

– А давай-ка борщ, – решил я, улыбнулся ей в ответ, выслушал перечень вторых блюд и выбрал ростбиф с тушеными овощами.

Когда я доедал борщ, как всегда, великолепный на вкус с перчиком и ломтиками разваренного мяса, Ксения подала ростбиф, и мне захотелось попроказничать. Может быть столь игривое настроение было навеяно, веселым случаем в Шалашах. Свежим воспоминанием, как мы убегали оттуда с Айлин, а потом тряслись от смеха. И еще, наверное, навеяно любопытством. Мне стало жутко интересно, как отреагирует служанка, если я сейчас позволю то же самое прикосновение, которое нас сблизило Дашей. Отложив в сторону вилку с ножом, я тихонько приподнял юбку Ксении и коснулся ее голого бедра, пухленького, атласно-розового. Затем поднял к ней взгляд, чтобы встретиться с карими глазами, в которых сейчас отражалось все великолепие переживаний.

– Дыши глубже, – посоветовал я, поглаживая ее бедро.

И она задышала: ее полная грудь, вздымалась, едва ли не разрывая платье, и опадала, а из приоткрытого ротика шумно вылетал воздух. Щечки Ксении стали вишневыми, а глаза огромными и немного сумасшедшими.

– Тебе это нравится? – полюбопытствовал я, представляя, как снимаю с нее это серое, слишком консервативное платье. Мое воображение мигом нарисовало Ксюшу совершенно голой. Вот она стоит, прислонившись бледными, объемными ягодицами к кухонному столу. Повара, Кузьмы Ильича, на кухне нет. Есть только она и я. Ее полная грудь покрытая конопушками еще гуще чем лицо, и соски… они крупные и вздернутые от возбуждения.

– Можно я вам принесу компот? – жалобно произнесла она, прерывая игры моего шкодливого воображения. – Александр Петрович! Вы еще не выбрали десерт.