Вас зовут «Четверть третьего»?

А ведь я понимаю ее вопрос. Quod – это «что».

Она спрашивает, что такое Советский Союз. Об этом может спросить только либо сумасшедший, либо существо с другой планеты.

Но она не похожа на сумасшедшую. Совершенно непохожа.

И она непохожа на существо с другой планеты.

Она слишком земная и говорит на земном, хотя и древнем языке.

И тем не менее, она не знает, что такое Советский Союз, хотя находится в нем.

И не знает слов «Куба» и «Фидель». Но знает слово «Рим».

Странно!

Однако сейчас ей нужно ответить.

Снова память выталкивает зазубренные слова, которые дают мне ключ. «Terra incognita» – неизвестная земля. Это-то я знаю! Как часто латинист говорил это про меня! – Что, мол, для меня латынь – terra incognita… Ладно!.. Сейчас «неизвестную» можно отбросить.

Мне нужна «земля». Еще бы вспомнить слово «эта»!

«Hie, haec, hoc, iste, ista, istud», – выскакивают вдруг заученные некогда местоимения. Ура! Эврика!

Я обвожу рукой вокруг себя – широко, вольно – и говорю:

– Terra ista Soviet Union est!..[10] Советский Союз, – добавляю я для большей ясности по-русски. Россия.

Она чему-то очень грустно улыбается и произносит:

– Terra ista regnum Bosporus fuerat.[11]

Да, я согласен с ней – когда-то здесь, в Крыму, было Боспорское царство. Когда-то страшно давно, еще до древней Руси, до Рюрика и Олега.

Кажется, еще в период древней Греции и древнего Рима. Я запомнил это царство, потому что в нем было грандиозное восстание рабов под руководством Савмака. Рабов, которые победили и создали свое справедливое государство. Хотя и ненадолго… Когда-то я делал семинарский доклад о правовых актах вождей рабских восстаний. Было там несколько фраз и о Савмаке. Но ничего больше о Боспорском царстве я не знал.

Почему она вдруг вспомнила про него? Как это можно знать Боспорское царство и не знать Советского Союза, не знать Кубы? Что она за человек? Откуда она взялась? Из какого-нибудь кургана вылезла? Откуда… Откуда… Как это по-латыни?.. «Unde», кажется… А может, не «unde»? Ну, и что? В крайнем случае, она скажет свое «поп intellego».

– Unde venisti?[12] – спрашиваю я.

Видимо, я не ошибся. Видимо, Корнелия поняла.

Она снова показывает рукой на небо и коротко отвечает:

– Inde veni.

– Что она говорит? – спрашивает меня Витька. – Чего ты от нее добился?

– Она говорит, что пришла оттуда. – Я показываю головой вверх. – Что там у нее друзья. Она не знает, что такое Советский Союз, но помнит, что здесь когда-то было Боспорское царство. Все это кажется мне бредом, Витька… Самым настоящим бредом. Может, она все-таки сбежала из сумасшедшего дома?

Витька искоса глядит на Корнелию, усмехается.

– Непохоже. У больных не такие глаза. И потом в сумасшедших домах нет таких стильных спортивных костюмов. Их, кажется, нет даже в наших магазинах.

Я внимательно смотрю на ее костюм. Он тонкий, почти черный и шелковистый. Какие-то неуловимые серебристые нити поблескивают в нем.

Я гляжу на ее ноги. Они обуты в очень странную обувь. Я еще ни разу не видал такой обуви. Это какие-то литые, плотно обтягивающие ступню боты с небольшими широкими каблучками. Эти боты сделаны не из резины и не из полиэтилена, а из какого-то совершенно неизвестного мне материала. Не понятно, как снимают и надевают эту обувь.

– Посмотри на ее боты, – говорю я Витьке и отворачиваюсь. – Таких бот я тоже не видал в наших магазинах.

Витька смотрит. И кивает. Он согласен со мной.

– Тут все не так просто, – произносит он. – Если сопоставить ее слова с тарелкой, которую мы видели, и с теорией относительности, то может получиться не такой уж и бред…

– Ты думаешь, она прилетела?

– А почему бы и нет?

– Но ведь во времена Боспорского царства не было космических кораблей!

– На Земле не было, – уточняет Витька. – А где-то, может, и были.

– Думаешь, она прилетала на Землю раньше?

– Аллах ее знает… Может, прилетала… А может, и не она, а ее предки… И язык, может, они изучили… Тут сразу не сообразишь.

– Почему же тогда эти космонавты прислали к нам именно девушку?

– А может, у них матриархат?

Витька улыбается.

Корнелия беспокойно переводит взгляд с Витьки на меня и с меня на Витьку. Она понимает, что мы говорим о ней. Она, конечно, хочет понять, что мы говорим. Но ей трудно это понять. Даже просто невозможно, если только на самом деле она изо всех земных языков знает одну латынь.

– Слушай, Витька! – Меня вдруг «осеняет». – В Симферополе, наверняка, отыщется хоть один знающий латинист. В педагогическом или в медицинском… Кто-нибудь должен быть! Мы его завтра найдем и выспросим у Корнелии все, что можно. Лады?

– Это единственный выход, – Витька пожимает плечами. – Если только она до завтра не сбежит от нас.

– Ее нужно покормить, – говорю я. – И уложить спать в машине. От заботливых людей не убегают.

Витька послушно лезет в рюкзак, вынимает кружку, ложку, пачку печенья и сахар.

– Может, что-нибудь посолиднее? – спрашиваю я.

– Вряд ли она сейчас хочет есть, – возражает Витька. – Поставь себя на ее место… Сейчас важен, так сказать, символ.

– Доставай и для нас кружки, – говорю я. – Она не будет одна.

– Это ты прав. Хорошо, хоть не вылили чайник…