Варвары Крыма

— Евсей, мутант тебя побери! Я сказал: слушать! Молчать! Радой клянусь, ещё раз его тронешь — на всю ночь в нужники отправлю! Я не шучу, понял?!

— Не посмеешь, Гордей, — прозвучало в ответ. Ясно было, что рябой ничуть не раскаивается: голос его переполняло шальное злобное веселье. Я всё не мог понять — кто ж он такой, этот Евсей, почему так уверенно себя ведёт?

Владий помог мне подняться. Зрение прояснилось, хотя подбородок ныл, будто по нему съездили дубинкой. Языком я потрогал один из нижних зубов — он шатался.

— Идём, — сказал Гордей.

Я привалился плечом к стене, плюнул кровью им под ноги и спросил:

— Куда вы меня ведёте?

— Старшина, ты слышишь?! — тут же взвился Евсей, замахиваясь, но Гордей отпихнул рябого от меня.

— К коменданту, Альбинос! К Якубу, коменданту Редута, главе Дома Гантаров. Этот ход ведёт в его башню. Он ждёт. Идём, или тебя отволокут туда.

Странное дело — старшина, кажется, сочувствовал мне, во всяком случае, в голосе его не было злости. А ведь назвал меня этот рябой «проклятием Инкермана». Интересно, что я натворил, чем так настроил против себя гетманов?

Ноги немного дрожали, челюсть ныла. Когда я отвалился от стены и медленно зашагал по коридору, Гордей, обогнав меня, снова возглавил нашу небольшую процессию.

— И что хочет от меня комендант Якуб? — спросил я.

— Ты поговори! — донеслось сзади. — Зубы целы ещё?

— Пасть закрой, Евсей! — рявкнул старшина.

Коридор закончился дверью, перед которой стояли двое охранников.

— К Якубу, — сказал Гордей, и один из них толкнул дверь, за которой открылась ведущая вверх лестница.

— Он ждёт.

Лестница закончилась ещё одной дверью, из-под которой лился яркий свет.

— Не шевелись, Альбинос, — негромко сказал старшина.

Владий встал возле двери, повесив берданку на плечо, рябой остался у меня за спиной. Гордей оглядел меня, пробормотал: «Евсей, урод!» — достал грязный платок, обтёр моё лицо и шею от крови. Постучал, из комнаты донеслось что-то неразборчивое. Старшина ступил на порог и доложил:

— Пленного привели.

— А! Так-так, давайте его сюда.

— Нам тоже?

— Нет, снаружи стойте. И дверь затворите!

Гордей кивнул подчинённым.

— Слышали? Здесь дежурить. А ты входи. — Он открыл дверь шире.

Владий остался невозмутим, Гордей смотрел с лёгким, едва уловимым сочувствием. Я оглянулся — Евсей насмешливо щерился, облизывая губы. Лязгнув цепями, я боком прыгнул к нему, выставив плечо, сильно толкнул в грудь.

Гордей от неожиданности крякнул, Владий схватился за берданку. Евсей заорал, падая по ступеням. Что-то хрустнуло, он завизжал.

Прыгнув обратно, я проскользнул мимо замешкавшихся гетманов и нырнул в дверь.

***

Сквозь потолок доносилось гудение ветряка. По всей комнате ярко горели лампы, и свет их ослепил меня. Дверь захлопнулась. Сделав несколько шагов, я остановился посреди кабинета, прикрыв глаза.

— Так-так-так… Что там за шум был, перед тем как вы вошли? — глава Дома Гантаров говорил быстро, слова почти сливались. — И что это с вашим лицом?

Низкорослый лысоватый толстяк в богатых одеждах разглядывал меня, покачиваясь с носков на пятки и обратно, заложив пухлые пальцы за расшитый золотыми нитями пояс. Из-под длинного халата торчали загнутые носки сафьяновых сапог. За спиной его была открытая тумба с радиостанцией, от которой провода уходили к дыре, прорезанной в потолке.

— Упал с лестницы, — сказал я.

— Упал… надеюсь, не моя охрана в этом виновата? Может, э… Евсей? — уточнил комендант, приподняв бровь. Торопливая манера речи очень соответствовала его внешности. Круглое розовое личико, порывистые движения, сплюснутый нос, глаза-щелочки… кого-то он мне напоминал.

— Так-так-так… Ну что же вы, садитесь, садитесь.

Он махнул на стул перед массивным столом красного дерева. Перстни на толстых пальцах сверкнули в свете ламп — по стенам и полу разбежались яркие пятнышки, будто огненный горох просыпался по кабинету.

Направившись к стулу, я покосился на высокое зеркало, висящее возле шкафа с древними книгами. В отличие от того, из грузовика, это не было мутным. В зеркале прошёл человек среднего роста, в грязной одежде, худой, с гривой спутанных серебристых волос.

Я сел, и комендант Редута почти бегом вернулся к своему креслу. Стол был завален бумагами, Якуб сгрёб их в кучу, случайно перевернув глиняную чернильницу в виде стоящего на коленях обнажённого человека с воздетыми руками, запрокинутой головой и широко раскрытом в крике ртом, куда и надо было макать перо. Из неё не вылилось ни капли — чернила давно высохли. Толстяк откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.

— Я удивлён, Альбинос. Можно сказать — поражён. Ведь мы были уверены, что управитель Херсон-Града погиб. Когда вы бежали из Инкерманского ущелья, на вас напали… И всё же — вы здесь, передо мной, целый и невредимый. Невероятно!

Я молчал, обдумывая услышанное. Значит, я был у гетманов и бежал от них? Зачем? То есть зачем я приезжал сюда и почему после убегал? Сказать в ответ я ничего не мог и потому решил молчать до тех пор, пока будет возможность.