Варвары

– Не увидит копья. Пусть оглядывается. А ты, знающий лишнее, не увидишь Скифию. Но прежде чем я сгною тебя в клетке, я говорю тебе сейчас: ссориться с сильным нельзя. Дарий силен, он разобьет и меня и Агая. Так уж пусть Агая. – Агафарсис рассмеялся, повернул багровое лицо к царевичу. – Поторопись к скифам, Когул. Пусть Агай поверит – мечи и сердца сарматов встанут на пути Дария. Мадий с конвоем погиб, так и скажи. Пусть знает: старейшина попался в засаду персидов, когда вез Агаю наш военный союз.

Выхватывая меч, старейшина хотел вскочить на ноги, но телохранители навалились, придавили его к земле. Агафарсис продолжал, глядя на пленника.

– Похоронили Мадия, как велит обычай. Кони и воины ступили на печальный след старейшины, чтобы сопровождать верного Агаю до известного небожителям конца. Не забыли снабдить оружием и пищей, поваром и лунноликой наложницей. Ему хорошо.

– Шакал! Еще будет выть над костями своего народа! – прохрипел Мадий. – Голые стойбища ваши будет продувать ветер!

– Ты мертвый. Почему говоришь? – Агафарсис шевельнул рукой, и телохранители поволокли старейшину из юрты.

– Иди, – приказал Агафарсис хромому. – Возьми жизни у его конвоя.

Хромой быстро проковылял к выходу, скрылся. Царевич сел на свое место, и пиршество продолжилось.

К ставке Агая со всех концов скифской степи съезжались отряды. Их поднял и бросил в седла призыв вождя. По одному, по двое скакали они вначале, и так же, как ручейки сливаются в один мощный поток, так и летучие конные отряды, съехавшись неподалеку от ставки, припылили к ней неоглядной ордой. Это привел своих кочевников-скотоводов Ксар. Пахарей Мадия пока Агай не потревожил: старейшина все еще не возвращался от сарматов, а путь от широкого Борисфена сюда неблизкий. По замыслу Скила, Мадий должен будет поставить своих пахарей в пехотный строй. Это было ново в скифской тактике, но, как прикидывал Скил, люди, имеющие дело с землей, будут стоять на ней в пешем бою столь же крепко, как ходят за плугом.

Близ своей походной столицы Агай делал смотр всему войску. Его конь шел иноходью, мел длинным хвостом ископыченную землю. Никто не сопровождал парадный выезд царя. Он ехал один на виду у двухсоттысячного войска. Радостные кличи были ему и свитой и надежными телохранителями. Вся эта бесконечная стена всадников, одетых в железные или бронзовые панцири, все эти воины, блистающие шлемами, потрясающие копьями и мечами, вся несокрушимая лавина – готова по одному знаку своего царя сдвинуться с места и полететь, сметая на пути все. Ибо воистину сказано, что скиф перед строем врагов не знает страха, кроме страха за жизнь вождя, и боится в сече только его гнева.

Агай подъехал к огромному холму, аккуратно сложенному из тугих вязанок хвороста. Семьсот пятьдесят возов, груженных такими вязанками, ушло на возведение холма. На вершине его была устроена площадка, на ней стоял бронзовый котел с вином, рядом торчал воткнутый старинный обрядный меч. По краям площадки замерли предсказатели, старший держал в руках деревянное изображение главного скифского бога-отца Папая.

Царь поглядел влево, вправо. Огромным, плотным кольцом окружало холм его воинство. Наступил час, когда тысячи юношей на глазах всего племенного союза станут равноправными его членами – воинами. Каждую осень свершается этот заведенный прадедами обряд. Все они – широкоплечие, с втянутыми животами и чуть тронутыми волосом тугими лицами, выстроились у подножия холма, перед ведущими наверх ступенями. Каждый из них взойдет на холм и на виду у всей Скифии превратится из мальчика в мужчину, защитника ее очагов и кибиток. Если одежда их различала – сыны царских скифов почти все приоделись в лучшие шерстяные кафтаны и сапожки, а дети скотоводов выделялись овчинами и чувяками, то торжественность лиц объединяла их, и походили они друг на друга, как стрелы в туго набитом колчане.