Варвар

Позвольте, позвольте… а где же Хрущев? Куда же запропастился харизматичный и по-детски непосредственный советский лидер? Который, судя по всему – и не лидер вовсе. А вот он… на второй странице – «Н. С. Хрущев выступает на партхозактиве МГК Москвы». Что-то слабовато для лидера… Маленков тут везде… И Берия! Берия здесь, Берия там… Выступает… И что говорит? А вот что…

«…постоянно совершенствовать социалистическую законность, расследовать уголовные дела непредвзято»… кто бы спорил? «Постепенно перевести все фабрики и заводы на хозрасчет», «смелей выдвигать национальные кадры», «не теряя бдительности, изжить наконец шпиономанию, которая очень часто мешает реальному делу», «поднять на новый уровень нефтяную промышленность Закавказья»…

И ни слова – о врагах народа, о вредителях, шпионах!

Это не то время!!!

Снова поползли по лбу капли пота… только на этот раз вовсе не от жары.

Это время – вовсе не прошлое той России, в которой родился и жил Родион! Это какое-то свое, параллельное, время, совершенно иной мир, где Берия – вовсе не расстрелян и никакой не подлец, а в общем-то вполне вменяемый лидер, зам Маленкова, ну, Маленков сам по себе – не фигура. Фигура – Берия! Свершено иной Берия, не тот, которого знал по гнусным перестроечным статейкам убогий российский обыватель… другой… Настоящий!

И партия, КПСС, похоже, ничего уже в стране не решает. Все – Совет министров – правительство. И еще – вон, ниже – Съезд народных депутатов.

Совершенно иной мир! И СССР в нем – иной. Уже свободный от многих жупелов и, если так можно сказать, – многообещающий.

То-то участковый… То-то с документами так просто прошло! Да уж – от подозрительности избавились. Не все, правда, но…

– Что, зачитался? – вернувшийся председатель грузно уселся на сиденье. – Трогай, в мастерские поедем.

Они обернулись быстро, вернулись в станицу не к утру – к двенадцати. Оставив машину во дворе МТС, Родион пришел домой в самых противоречивых чувствах. Даже есть не хотелось, и усталости никакой не чувствовал… даже не обратил внимание на необычно взволнованную хозяйку.

– Слышь, чего говорю-то?! – нарезая хлеб, повторила Конкордия Андреевна. – Лида, жонка-то твоя, приболела.

– Что?! – наконец-то врубился Рад. – Как так – приболела? Где она?

– Да сиди, сиди… я ей тут, в комнате, постелила – спит! А вечером-то у ней из носу кровь пошла… бывает.

Господи… Только этого еще не хватало!

Кровь!

– Ты уж один пока в сарайчике поспи…

– Так, может, врач?! Врача вызвать.

– Приходила уж фельдшарица. Сказала – покой. А давление у нее, жинки твоей, нормальное и температуры нет – это уж точно, век свободы не видать! Только что-то бледная вся лебедушка сделалась, как вот, полотно.

И все же, несмотря на недомогание, проснулась Хильда рано, зашла в сарай, пошатнулась, едва не упав. Родион подхватил жену на руки:

– Да что ж с тобой такое, милая?

– Сама не знаю, – голос девушки казался бесцветным и слабым. – Словно бы что-то сдавило грудь. И в глазах померкло. Я прилягу на солому, ладно?

– Иди лучше в дом… нет, я тебе отнесу.

– Пустое… Ты обо мне не беспокойся, милый. Ничего! И не через такие беды проходила.

Болото… Срочно проверить болото. Ведь наверняка можно, можно как-то уйти. Черт… еще и болезнь эта. Не было печали.

Болото. Ведь жрец Влекумер их как-то отправил… как теперь выяснилось – не туда. Но ведь отправил же! Волхвовал да заклинанье какое-то произносил… знать бы – какое? И что не спросил, не поинтересовался? Некогда было… Вот так всю жизнь – некогда! Живем себе, как трава растет, все вроде бы чем-то заняты, чем-то таким важным, без чего, кажется, и жить-то нельзя, а на поверку, если присмотреться, остановиться, оглянуться назад – все это якобы важное более таковым уже и не кажется, наоборот даже. То важно, чего когда-то и не замечали вовсе.

– Как вчера съездили? Запчасти привезли? – первое, что спросил Степаныч.

– Да привезли – едва в машину влезли. Надо было на грузовике ехать…

– И съездили бы, да сам знаешь каждый грузовик сейчас на счету. Ладно, хватит болтать, всем – в поле.

В поле, так в поле – куда же еще-то? Родиону нравилось, хоть и тяжело было – нет лучше и благородней труда, чем труд хлебороба! Это не в конторе бумажную пыль глотать.

На току народу прибавилось, не только девчонки, но и парни, подростки из местной школы, видать – на практику. Дела спорились, машины разгружали быстро.

– Эй, Радик, кваску холодного хочешь?

Это Валька все – девка разбитная, справная. Ишь, как глазом васильковым косит, а грудь, грудь-то под платьишком ситцевым так и ходит.

Тьфу ты… И куда только глаза смотрят?

О другом думать надобно.

Ближе к обеду Родион все ж таки улучил момент, подошел на весовой к Сереге:

– Слышь, Серый, номер-то как, отыскал?

– Да, извините-простите – фиг! – раздраженно отмахнулся приятель. – Вчера весь обед в сухомятку – на болотине этой чуть ли не брюхом проползал. Нету нигде номера – как корова языком. Видать, в трясину затянуло, теперь уж не сыщешь. А Степаныч, вишь ты, косится… ох, чую, грядет скоро расплата!

– Каким ты высоким штилем выражаться стал! Ничего, голову-то не срубят, не те времена.