Варшавка

Басин слышал орудийные выстрелы, потом трескотню автоматов и завывание мин, запоздалый перестук пулеметов, сразу уловил разнобой в действиях противника и подумал: «А ведь он надломился… Порядка не чувствуется. — И уже накопленным опытом, о котором и сам не подозревал, решил:

— Пора наступать. Сейчас его можно сломить».

Вечером Басина пригласил к себе старший лейтенант Зобов — он не хотел ударить лицом в грязь перед пехотным командиром и потому стол подготовил отменный: повар подал настоящего, фаршированного чесноком и салом зайца. Батарейные разведчики специально ходили в ближний тыл на охоту — в тот год рядом с передовой развелось не только много мышей, но и зайцев.

Сначала сидели мужской компанией, а потом приехала фельдшерица. Все зашумели, обрадовались, потому что можно было поухаживать, за ней, блеснуть остроумием и даже, может быть, потанцевать. Но ничего этого не случилось, потому что фельдшерица привезла невероятную новость.

— Нам сказал надежный человек — из Москвы! — что скоро у нас будет новая форма, с погонами.

Ей не поверили и даже как будто обиделись на нее — надо же, какие глупости рассказывает! Может, еще золотые погоны придумает?

Старший лейтенант сразу уловил вспышку недоброго отношения лично к ней и попытался вступиться, но фельдшерица небрежно оборвала его:

— Перестань! Все равно ничего путного не скажешь, потому что ничего не знаешь! — И обратилась к командирам с очень милой, красящей ее улыбкой:

— А если я добавлю, что, говорят, мы будем называться теперь не командирами или политработниками, а офицерами, так вы, наверное, полезете в драку? Впрочем, точно так же, как и наши эскулапы полезли на этого самого москвича. Но он только улыбался и говорил: «Не спешите, сами увидите».

Но командиры, похоже, не хотели становиться офицерами. Споря и доказывая каждый свое, они бросали взгляды на фельдшерицу, которая загадочно улыбалась поглядывала на них прищуренным, ласково-насмешливым взглядом — худенькая, с конопатинками на вытянутом и тоже худощавом лице, со светло-каштановыми редкими, да еще коротко подстриженными волосами, она по всем приметам не могла считаться даже хорошенькой.

Но лицо освещали темно-серые, большие и очень внимательные глаза. Когда мужчины всматривались в эти глаза, то понимали — она все-таки хорошенькая и в ней что-то есть.

— Ну, чего вы шумите? — широко раскрыла она свои глазищи. — Что хорошего в нынешней форме? Посмотрите на свои воротнички — смятые, грязные… Подворотничка толком не пришьешь… А вспомните, как в кино выглядели офицеры с погонами! Приятно посмотреть! Нет, как хотите, а я за то, чтобы форма была красивее. Она облагораживает.

Она заставляет следить за собой. А это подтягивает, делает мужчин — мужчинами. Вы посмотрите на себя — сидит одна женщина, и никто даже не попытался поухаживать за ней. Я не говорю о Зобове — от него ничего хорошего не дождешься: не мужчина, а моя роковая ошибка, но ведь остальные… вы же молоды… Неужели настоящий офицер мог позволить себе так относиться к женщине? — Она говорила и делала бутерброды с тушенкой, угощая ими соседей, они смотрели на нее, краснея и понимая, что смешны, и протест против возможного нововведения опадал. — Нет, что бы вы там ни говорили, а я — за красоту. За мужественную красоту. И потом… этот самый москвич возразил нашим эскулапам еще и так: армия, которая сумела совершить такой подвиг под Сталинградом, которая заставила немцев драться в окружении, какое только бывало во всех войнах и во все времена, просто достойна новой формы. Ведь сама армия поднялась на новую ступень…

— Насчет Сталинграда все верно, а посмотрите, что у нас здесь? Сидим… — недовольно пробурчал замполит батареи — моложавый русый лейтенант: он был обижен тем, что ему. политруку, при переаттестации присвоили звание лейтенанта.

— Смотрите не смотрите, а триста тысяч в колечке, — засмеялся один из командиров взводов.

— Кстати, — сказала фельдшерица, — у нас там говорили, что радоваться должны прежде всего политработники. Сейчас они как бы и не строевые, а то… офицеры! — она сделала неуловимо изящный жест рукой, и глаза у нее блеснули весело и лукаво. — Ну, хоть выпьем, что ли, товарищи… офицеры.

Замполит батареи хоть и потянулся чокаться, но на всякий случай пробурчал:

— Вы бы не так уж… определенно. Офицеры, знаете ли…

Но выпив, новость обсуждали уже поспокойней. Вон моряки, так и не сменили форму с дореволюционных времен. И в Финляндии, как только выяснилось, что каски не лезут на буденовки с острым шишаком на макушке, так и ввели ушанки. Забыли, какие ушанки привезли на финскую? Прямо из магазинов, разноцветные, не войска, а партизанский отряд.