Читаем Варрава полностью

— Да простится тебе грех, совершенный по неведению, сын мой; но спасти нас ты не можешь: это свыше твоих сил. Тем не менее приложи ревностное усердие на это, и да будет Господь тебе помощником.

— Благослови меня, отец, так как болит душа моя, изнывая от печали.

— Да будет с тобою мир и благодать Господа нашего Иисуса Христа. Он не отвергнет от Себя грешника, раскаявшегося и возненавидевшего свой грех.

На следующий день, рано утром, Алитур поспешил во дворец, чтобы получить аудиенцию у императора. Нерон, который в то время бывал всегда очень рад видеть своего любимого пантомима, принял его очень благосклонно. Но не весел, против своего обыкновения, был на этот раз красавец Алитур, который, войдя в кабинет, со слезами повергся к ногам цезаря.

— Что случилось с моим веселым пантомимом? — спросил его Нерон. — О ком эти слезы? Уже не опять ли что-нибудь насчет этих несносных христиан?

— Пощади их, цезарь! умоляю тебя, пощади! Я убедился, что они невинны как агнцы, и что нет у моего императора подданных более добродетельных.

— Добродетельных! — засмеялся Нерон. — Вздор один, милый Алитур, или же одно лицемерие, эта много-прославляемая добродетель. Мне в жизни искусство нужно, нужны удовольствия и наслаждения, а этим глупым фанатикам хотелось бы задушить всякое веселье в жизни, вычеркнуть из нее всякое наслаждение, — стереть с лица земли культ Венеры и веселого Вакха.

— Не захочет же однако, мой возлюбленный цезарь предать пыткам и смерти людей невинных?

— Как это невинных?! — воскликнул Нерон. — Все они, от первого и до последнего, — или заговорщики, или колдуны, или убийцы, и все без исключения ненавистники общества и его благосостояния.

— Все эти слухи о них — одна чистейшая клевета, цезарь! — в отчаянии воскликнул Алитур. — Я и сам разделял такое общераспространенное мнение о них, — верил бесстыдным, ни на чем не основанным выдумкам; но я видел теперь их, слышал их учение и убедился, что все это одна безумная болтовня невежественных масс.

— Но, во всяком случае, они фанатики — люди угрюмые и упрямые — и вместе с тайною ересью своей являют собою одну из самых больных и нечистых язв современного общества. В виду этого бросим этот разговор. И почему это вдруг вздумалось моему веселому красавцу Алитуру стать таким ревностным и горячим заступником этих презренных поклонников какого-то несчастного плута, распятого на кресте по приказанию Пилата? Какое может быть дело жрецу искусства и общему любимцу всего Рима как до гнусной ереси этих людей, так и до их участи? Вдобавок ты сам знаешь, Алитур, что успокоить враждебное отношение ко мне плебеев крайне необходимо; а чем, скажи, могу я достичь этого лучше, как не представив черни каких-либо жертв на растерзание?

— Цезарю было бы не особенно трудно найти настоящих виновников пожара, — они стоят, может быть, гораздо ближе к императору, чем эти бедные христиане.

— Берегись, как бы не услыхал тебя Тигеллин: ведь, будет плохо, тебе несдобровать; придется, пожалуй, познакомиться с tunicae molestae и оставить после себя следы горячей смолы на арене амфитеатра. Выкинь-ка лучше дурь из головы. А теперь мы прекратим этот разговор; он не весел, твои представления забавнее.

В это время в кабинет цезаря вошла Поппея, и Алитур поспешил удалиться. Проходя коридором, он в отчаянии повторял, ломая себе руки: «Поздно! поздно!» — и поклялся никогда более ни словом, ни делом не вредить христианам, представив врагам их действовать без его помощи и содействия.

Перейти на страницу:

Похожие книги