Варяжский круг

Вот сошел Берест на землю. И сам удивился – будто не было на запястьях тонких ремней, будто пальцы его не были разбиты в кровь. И тело, переставшее болеть, вдруг обрело необычную легкость. Шел на юг по берегу реки, по песчаному мелководью. И с каждым шагом становилось вокруг него все темнее. Это тревожило: было время к утру, но спустилась ночь – как затмение. Шел игрец по воде, а ноги оставались сухими и не ощущали воды. Пригляделся – то была не вода. На локоть от земли стелился низовой туман. И закрыл этот туман реку, закрыл берега и поля. Только вдалеке виднелся полоской лес. Черно-синий, манящий. Повлекло туда Береста. Тревога его переросла в страх, но ноги сами несли… Наконец подошел, осмотрелся. Увидел маленькую церковь в лесу. Ворота в ее ограде были распахнуты, словно зазывали. Тут же увидел игрец могильник и свежую землю, разбросанную вокруг, и понял, что недавно здесь кого-то захоронили. Оттого в душе его стало тихо и печально.

Пролетающая мимо птица крикнула:

– Здесь Настка лежит, жена твоя!..

Сел тогда игрец возле этого могильника, вспомнил Настку и подумал, что лучше бы не ей, а ему здесь умереть.

И сказал:

– Жить бы тебе, Настка, и радоваться жизни, и родить детей. Сына родить! Выйди из земли, Настка! Я вместо тебя лягу.

Но не вышла Настка. Легкий ветерок тронул травы, что росли возле могильника. А игрец огляделся вокруг, как будто место искал – где лучше лечь. И увидел недалеко от себя тоненькую березку. К стволу же ее прислонился плечом старичок. Худенький, щупленький. И смотрит он на Береста спокойным-спокойным взглядом, словно говоря: «Меня не бойся». Но Бересту все равно было тревожно и смутно и от этого хотелось застонать. И еще хотелось пить.

Старичок, помолчав немного, сказал:

– Не бойся меня! Я твоя смерть.

От таких-то слов и испугаться бы игрецу еще больше, а он успокоился. Необычный был старичок, его велениям хотелось повиноваться. Поэтому стоял Берест и смотрел на него, и ждал, что тот еще скажет.

И сказал старичок:

– Не печалься, игрец Петр, не плачь. Я выбрал для тебя очень хорошее место. – И он показал рукой. – Вот, посмотри, какую я выбрал поляну…

Берест посмотрел. Чудесная была поляна – вся заросшая цветами и залитая лунным светом. Стояли вокруг плакучие березы с опущенными до земли тонкими ветвями. А между берез паслись невиданной красоты олени. Залюбовался игрец всем этим, и стало ему хорошо – забыл про жажду, не хотелось больше стонать. А когда повернулся, чтобы сказать слова благодарности, то уже не нашел старичка. И все другие видения вмиг исчезли.

Тогда догадался Берест, что говорил сейчас с ним сам Николай Угодник. Слышал, многим он является в помощь. А кому являлся, рассказывали: сухонький старичок, русенький, седоватый, а в глазах тепло и доброта, и сам невесомый такой, как будто из ничего соткан. Появление же его приносит облегчение, избавляет от бед. И верно: до сих пор болели руки у Береста, а теперь вдруг перестали. Пошевелил пальцами – не почувствовал пальцев. Давно и мучительно хотелось пить – и вот чудо! – обильный, как из широкого ковша поток воды хлынул ему на лицо. Берест пил большими торопливыми глотками. Вода была очень холодная, поэтому ломило в зубах и болело горло. Но пил, пока вода лилась.

Потом открыл глаза. Он увидел себя лежащим на земле под сосной. Все тело болело, но сильнее прочего – ребра. И было больно дышать, и Берест не мог глубоко дышать. А хотелось вдохнуть воздух полной грудью – не хватало воздуха. Тогда он попробовал тихонько вдохнуть, но закашлялся и выплюнул большой сгусток крови. Застонал от боли… Подумал, что похож сейчас на березовый лист, сорвавшийся с ветви – тонкий, прозрачный на свету, живой еще, но обреченный.

О, листок! Как никогда – листок…

Стояли над ним чужие люди, целый лес людей. Не купцы, не дружина. Не в мехах, не в кольчугах. Чьи-то ловкие пальцы ощупывали его ребра, затем голову, руки. Люди смотрели с презрением. Оттого у Береста в ответ возникала злоба. И только один смотрел с состраданием – самый молодой, тот, что был ближе всех. Это он ощупывал тело. Потом игрец увидел, что все, и сострадающий вместе с ними, стали замахиваться на него палками.

Гёде поднял мех с водой, заткнул его затычкой и сказал:

– Этот несчастный готов выпить всю воду. Перед смертью так не пьют.

– Пожар в животе, – ответил Ингольф.

А Рагнар злился:

– Время дорого. Что мы возимся с ним? Не мы вешали, не нам и снимать. Но раз уж сняли, оставим так. И то хорошо, Гёде!

Но Гёде молчал. Видно, не хотел оставлять здесь этого человека.

Сказал священник Торольв:

– Одно ясно – это вор. Смотрите, как ему за воровство расплющили пальцы.

– Или он игрец, – возразил Гёде.

– Да, я тоже так думал, – согласился Ингольф.

Один глаз у него при этом сильно косил.

– Кто бы ни был! – Отец Торольв оглянулся на Рагнара. – Мы христиане. И он христианин. Мы должны ему помочь. Помогая же, обретем спокойствие.

А Рагнар с сомнением сказал:

– Какой же он игрец! Будут ли вешать игреца? Вешают вора. Оставим его здесь…