Вариации на тему

Страдает птичка: почему
Увяли вдруг бутоны?
С утра до ночи стоны —
Зачем? За что? К чему?

Пятрас Дивас

ЯЗЫК АССОЦИАЦИЙ

Уже само название сборника «Увядшие бутоны» символизирует внутреннюю противоречивость, нерешенные коллизии, а одновременно свидетельствует о том, что поэт настойчиво вторгается в самую суть несовместимых явлений, ища ответы на вечные «почему». Он повсюду усматривает подземный, глубинный пласт явления, ему мало лишь констатировать и воспевать. Утверждая, что «цветок наконец распустил лепестки», он как бы говорит, что человечество переживает еще одно воскрешение, а изображая, как «ветер срывает последний листок», он напоминает нам ту печальную истину, что каждому человеку предстоит неизбежное прощание с бытием…

Поэт не идет по пути «песенной ритмики». Его спокойная, на первый взгляд, строка таит в себе чувственно-импульсивную вибрацию, а художественный образ чреват противопоставлением контрастов. Читатель, привыкший к прямолинейному способу выражения мысли, возможно, не сразу сориентируется в подземных, артезианских течениях, бурлящих в строках поэта. Но пусть он не поленится перечитать «Увядшие бутоны» второй, третий, четвертый раз — и перед его потрясенным взором раскроются многослойные философские перипетии, внутренняя конфронтация мысли, язык ассоциаций:

Страдает птичка: почему
Увяли вдруг бутоны?
С утра до ночи стоны —
Зачем? За что? К чему?

РУКОПИСЬ

Получила я письмо. Из архива.

«Уважаемый товарищ! Мы собираем материалы о писательском труде. Просим прислать свои рукописи. Их следует сохранить для будущих поколений… для исследования культурного наследия… для… Просим не откладывать… Наш адрес…»

Прочла — и в глазах потемнело. Замелькали передо мной рукописи. Вороха рукописей, кипы, груды, холмы, горы! Затолканные в мусорные ящики, укатившие на свалки, дымом поднявшиеся в небо…

Лихорадочно стала я рыться в ящиках письменного стола — не обнаружу ли какого-нибудь завалящего листочка, какого-нибудь драгоценного обрывка? Ворошила, копалась, все перешерстила — ничего. Так-таки ничего? Совсем ничего? Ни-че-го-шеньки!

И вдруг… Наконец-то! Вот! Исписанный лист. Аккуратный, неисчерканный — любо-дорого посмотреть. Буковка к буковке, слово к слову. Каждый увидит, что муза водила моим пером, не колеблясь, не оступаясь, не натыкаясь на стены и фонарные столбы. Такому документу — самое место в архиве!

Однако… Гм, гм… А если кто посмотрит и скривится — тоже мне рукопись! Вылилось на бумагу, как сквозь дырявое сито, ни исканий, ни сомнений, ни трудов… Уж не плагиат ли? Толстой по сто двадцать раз… Бальзак!.. А Мериме, Мериме?!

Глянула я на свою работу другими глазами. Нет, такую чистенькую да складненькую рукопись в назидание потомкам оставлять нельзя! Ведь невесть что подумают. Разгладила листок на столе и прочла первую фразу:«Он зевнул и уснул за обеденным столом».

Он я зачеркнула и сверху надписала некто. Потом перечеркнула это некто и вместо него нацарапала кто-то. Зачеркнула и кто-то, вписала этот тип. Этого заменил некий, а его, в свою очередь, один гражданин, гражданина вытолкнул человек, который вновь превратился в он — свой исходный пункт. Таким образом над первым же словом вырос целый небоскреб перечеркнутых.

Теперь подошла очередь следующего — зевнул. Я заменила его на раззевался, вздохнул, отдышался, глубоко и мерно задышал, откашлялся, закряхтел и даже засопел. Союз и тоже не остался обойденным. К нему прицепила я да, заменила его на да так, далее — на инда. А слову уснул нашлось столько заменителей — от задремал до дал храпака, что их и девать было некуда. Воистину неисчерпаемы сокровища языка!

А тут еще всплыли в памяти рукописи Пушкина — на полях человечки в цилиндрах нарисованы, ножки женские, пистолеты… Поэтому сбоку я изобразила кактус, стиральную машину и череп с перекрещенными костями…

Отодвинулась от стола, взглянула на свою рукопись со стороны. Да-а, теперь есть на что посмотреть! Теперь любой профан поймет: чтобы хоть одно слово написать, надо пуд соли съесть! Даже до простейшего союза добираешься путаной, ухабистой, полной исканий, горьких разочарований, мучительных сомнений и радостных открытий дорогой. Грядущие поколения должны зарубить себе это на носу!

Однако моя творческая потенция как внезапно вспыхнула, так же внезапно и погасла (выдохлась, исчезла, увяла, сникла, кончилась, испарилась). Еще раз пробежала я глазами рукопись. Начало пестрело пяти- и девятиэтажными надстройками, пристройками, боковушками, балкончиками, мансардами — как сдаваемая внаем дача. А дальнейшее осталось девственно нетронутым. Так сказать, половину скоблили, а вторую и не колупали. В самый раз для будущих поколений!