Вариации на тему

Все пассажирки — недаром молвится, что у женщины и на затылке глаза! — будто сговорившись, уставились на неземное существо и, словно ослепленные прожектором, отвернулись. А она, элегантная, столь явно почувствовала свое превосходство, что ее взгляд скользнул по ним, как по прилавку с уцененными товарами, и от этого взгляда, от все еще слепящего света мощного прожектора женская часть троллейбуса стала ежиться и извиваться, подобно извлеченному на поверхность земли кроту, преспокойно до этой поры сидевшему в своей норке и влачившему нелегкое бремя повседневных забот…

Безжалостный прожектор не пощадил и самого старичка-троллейбуса: только теперь заметили мы, какие у него потертые и залатанные сиденья, как перекошены двери, погнуты и поцарапаны поручни… А водитель? Косматая растрепа… да еще омерзительный поролоновый цветок за зеркало заднего вида заткнула. Сидит, разинула рот и уставилась в это зеркало: пожирает глазами элегантную пассажирку. Еще чуточку бы, и въехала в витрину с манекеном — гипсовой куклой, запеленатой, словно младенец, в какие-то выцветшие тряпки, — на них тоже упал ослепляющий луч прожектора…

Когда элегантная женщина стянула с руки необыкновенную перчатку с вырезом, предназначенным для поцелуя, мы все как одна сунули неуклюжие лапы поглубже в карманы; когда она поправила свой невесомый шарфик из оленьей шерсти — мы, как вспугнутые индюшки, втянули головы в плечи до самых ушей; а когда она расстегнула новехонькую пухленькую сумочку, одна толстая пассажирка затолкала свой допотопный ридикюль под себя и поехала, как всадник в седле. И чем дальше мы ехали, тем все более жалкими казались и сами себе, и друг другу; юноша спортивного вида, сидевший рядом с толстой всадницей, не выдержал, с брезгливым выражением на лице поднялся и пересел на место для детей и инвалидов.

Между тем элегантная женщина расстегнула холеными ноготками хорошенький кошелек — тоже последний писк моды — и, покопавшись в нем, чего-то там не обнаружила. Не обнаружила она этого «чего-то» и в сумочке. И, крайне удивившись сему обстоятельству, вопросительно обвела взглядом прилавок с уцененными товарами, то бишь нас. И мы сразу поняли: у нее нет талончика на проезд! Ага! Вот тебе и вершина, вот тебе и пик… Другими словами, весь этот Эверест моды — от мехового тюрбана до высокого каблучка — оказывался на поверку обыкновенным зайцем!

Образец элегантности, вынужденный кутаться в заячью шкурку, огляделся и сделал шаг к всаднице — скорее всего потому, что та сидела, возвышаясь над всеми другими, а значит, тоже была какой-никакой, а вершиной.

— Не будете ли вы столь любезны, — прозвучал ее звонкий мелодичный голосок, — не продадите ли мне один талон?

— Я? — спросила толстуха, не поворачивая головы.

— Вы. Будьте так любезны. — Женщина протянула ей монету.

Всадница сделала вид, что не видит монеты; сурово глядя вперед, скакала она вдаль на своем ридикюле, и перчатка с вырезом, какое-то время трепетавшая в воздухе у ее уха, постепенно опустилась вниз. Крик моды недоуменно повел плечиком и подошел ко мне:

— Может быть, у вас найдется?

— Сейчас взгляну, — с готовностью ответила я.

Вытащила из кармана штопаную варежку с целым ворохом талонов. Смакуя, разгладила их на ладони — штук двадцать, не меньше!

— У меня-то есть, — ответила я, — но ровно столько, сколько необходимо мне самой!

Элегантная женщина прикусила губку, а в ее глазах мелькнула досада.

— Может, у вас… — уже не так певуче обратилась она к костлявой и прямой, как палка, женщине в обтрепанном, ужасно сидевшем на ней плаще.

Палка всем туловищем повернулась к просительнице, но ответом ее не удостоила. Однако в ее глазах можно было прочитать: «Небось за модой следить время находишь? Выбрала бы и минутку, чтобы купить в киоске проездные талоны!»

Элегантная женщина прочла ответ и с досады так тряхнула головой, что тюрбан съехал на затылок и стал похож на лихо заломленную матросскую бескозырку.

В этот момент троллейбус проезжал как раз у того места, где стоял киоск с талонами. Элегантный заяц повернул к нам свою растерянную мордочку. Как же не гармонировала она теперь с невесомым шарфиком и надушенными перчаточками с вырезом для поцелуя! А уж о тюрбане и говорить нечего: папаха едва держалась на затылке и придавала всему облику модницы нечто разбойничье…

— Так, может, хоть у вас есть лишний талон? — чуть не плача обратилась она к сидящей возле двери пожилой даме в пальто с воротником довоенного фасона.

Важная дама только отрицательно повела рукой в перчатке, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. Жест ее был исполнен не внешней (перчатка была дырявой и не особенно чистой), а внутренней, подлинной грации!

Элегантная женщина (продолжаю ее так называть лишь по инерции) саркастически усмехнулась, желая тем самым показать, что насквозь видит наши завистливые ухищрения. В глазах ее сверкнуло коварство. В один отнюдь не элегантный прыжок очутилась она рядом со спортивного вида юношей, который еще вначале перебрался на места для детей и инвалидов.