Однако это обязывает меня, как и архитектора, не останавливаться на полпути. Поэтому, спрятавшись под деревом и изучая собственный опыт, я тоже мечтаю о новом гибриде. Например, об учреждении — ветряной мельнице, куда я обращусь за наполнителем для воздушного шарика.
Прием посетителей только-только начался, я в очереди вторая, но, войдя в кабинет, застаю на уставшем лице управляющего апатию, а поза и облик — копия изваяний с острова Пасхи, слепыми каменными глазами взирающих куда-то вдаль, за границы ничтожной человеческой природы и еще более ничтожных потребностей просителей. Может, думаю я, может, в эти мгновения он как раз и занят разгадкой тайны каменных идолов? Надо же человеку чем-то заполнить свой мозг, ведь хозяин кабинета заранее знает, что скажет ему любой посетитель, о чем попросит, как нудно будет канючить. Нешуточное дело — постоянно слушать одну и ту же пластинку…
— Полгода назад… — завожу и я свой патефон.
Он кивает. Вернее, не кивает, а тяжело моргает каменными веками: хлоп…
— …я подала вам заявление…
Хлоп.
— …в этом заявлении я просила выделить мне… — жужжит заигранная пластинка.
Хлоп.
— …стакан воды.
Хло…
— Что просили? — изваяние дрогнуло.
— Стакан воды.
— Ста… Может, вы не так выразились? Или я не расслышал? Повторите, что вы просили?
— Просила выделить мне стакан воды.
— Ничего не понимаю! Вероятно, вы ошиблись адресом…
— Почему это ошиблась? Заявление подала лично вам, в ваши собственные руки, там черным по белому было написано: «Прошу выделить мне стакан воды». Вы наложили резолюцию: «Рассмотреть и по возможности удовлетворить!»
— Я?! — каменный идол тяжело поворачивается ко мне. — Я лично наложил резолюцию «удовлетворить»?
— Вы. Лично. И подписались.
Управляющий стаскивает очки, чтобы хуже видеть меня. Потом прикрывает ладонью глаза, чтобы совсем не видеть.
— Удовлетворить? По поводу стакана воды?.. — Он трясет головой, словно прогоняя дурной сон!
— Да! Потом вызвали помощника и распорядились дать ход моему заявлению.
Управляющий с трудом сглатывает слюну, тянется к графину, чтобы налить себе стакан воды, однако с ужасом отдергивает руку.
— Воды… я… дал ход… стакану!
Трещит один телефон, потом другой, включается в концерт третий… Управляющий будто и не слышит их: теперь для него нет и не может быть ничего важнее стакана воды.
— И где же он теперь, этот ста… это заявление?
— Именно по сему поводу я и явилась. Вы давали ход, вам лучше знать. Кстати, — безмятежно добавляю я, — мною уже получено несколько уведомлений о том, что моя просьба рассматривается и об окончательном решении мне сообщат дополнительно. Но ведь уже полгода! Столько воды утекло, а мой стакан по-прежнему пуст, — с упреком вздыхаю я.
Управляющий с минуту колеблется, но потом все-таки решается и нажимает уже знакомую мне кнопку. В кабинет вкатывается помощник с неизменной папкой под мышкой.
— Тут у вас было заявление о… стакане.
— Ка-ка-каком стакане? — Помощник растерянно похлопывает себя по боку папкой, как петух крылом. — О каком еще таком стакане?
— О стакане воды.
Они выжидательно смотрят друг на друга.
— Вы давали ему ход, — грозно произносит управляющий, — вам и знать! Чтобы на моем столе немедленно было то заявление или…
Помощник вылетает пулей.
Управляющий утирает носовым платком вспотевший лоб и внимательно всматривается в меня.
— Зачем вы сделали это? Зачем?
— Пить хотелось, вот и все.
— Бросьте свои шуточки! Тут серьезное учреждение!
— Очень серьезное. Вот я и хочу узнать: почему полгода волокитят с моим заявлением?
Однако управляющий больше не слушает меня. Его глаза широко раскрыты, ноздри вздрагивают, рот лихорадочно ловит воздух. О, на этот раз мне совсем нетрудно разгадать его тайну. Перед его глазами проплывает яркая картина — подчиненные разглядывают резолюцию, восклицательный знак после слов «удовлетворить», величественно-неразборчивую подпись… с заявления делаются ксерокопии, и они порхают из рук в руки… ржет даже уборщица… скандал выплескивается за стены учреждения… герой анекдотов…
— Вы погубили меня! — трагически вырывается из каменной груди.
— Впервые слышу, что человека может погубить стакан воды, — пожимаю я плечами.
— Это… бесчеловечно! — Из его глаза выкатывается большая горючая слеза и плюхается на массивный, как гранитная глыба, стол. — Это… жестоко! Надо быть камнем, чтобы так… — Из другого глаза выкатывается еще более горючая слеза — символ неподдельного человеческого страдания. Меня охватывает священный трепет: каменный истукан ожил, и отныне уже…
— Ну ладно, — примирительно улыбаюсь я. — Не просила я у вас этого стакана! Совсем другое просила.
— Правда?.. — испуганные глаза не смеют поверить.
— Честное слово.
— Вот как?.. — глубокий вздох облегчения, кажется, может разорвать грудную клетку. — Фу, признаться, я так и думал… Так и думал. Нет, я знал! Ха-ха!.. Ну и шутница… ха!
— Хи-хи-хи, — искренне вторю я.
— Однако, — его лицо вновь становится строгим, — не кажется ли вам, что подобные шутки в солидном учреждении выглядят несколько неуместно!.. Весьма неуместно… Более чем неуместно!
Смех застревает у меня в горле.