Вариации на тему любви и смерти (сборник)

– Чай будете? – Она смотрела на него в упор, без снисходительности, без мягкости.

– Да, если можно…

– Садитесь… – Показала на табуретку.

Кухня была просторная. То есть настолько большая, с такими высокими потолками, что Нуйкин и не помнил, чтобы видел когда-нибудь подобное. Вытянув ноги, сложив руки на коленях, Нуйкин с удивлением и уважением оглядывал кухню.

– Когда-то это была коммунальная квартира. – И все, больше ничего не стала добавлять Екатерина Марковна, правильно истолковав взгляд Нуйкина.

– И сколько семей тут жило? – спросил Нуйкин.

– Три.

– Понятно. – И после некоторой паузы: – А теперь?

– Вам это очень интересно? – опять без всякой мягкости, почти грубо спросила Екатерина Марковна.

– Да нет, я так… – смутился Нуйкин. И как-то странно, нелепо, а может, стыдливо хихикнул.

Екатерина Марковна взглянула на Нуйкина с презрением. Поставила перед ним чашку дымящегося чая. Налила чаю и себе. Нарезала сыра, хлеба. Поставила масло.

Помешивая чай, Нуйкин громко (руки дрожали) стучал ложкой о края, Екатерина Марковна морщилась.

– Так о чем вы хотели посоветоваться со мной?

Нуйкин не знал, с чего начать; отпил чаю, обжегся, закашлялся.

– Видите ли… – начал он. – Извините… – И закашлялся всерьез. Надолго.

– Вы, наверное, выпить хотите? – спросила Екатерина Марковна.

– Да, не отказался бы, – признался Нуйкин.

– Вот этого как раз и не будет. Обойдетесь! – отрезала Екатерина Марковна.

– Да? – удивился Нуйкин неожиданности ее логики.

– А вы как думали? Пьянствовать будете у меня? Достаточно того, что притащились без всякого приглашения.

– Да нет, я ничего… Мне только нужен один совет. Дело в том, что я… Сами понимаете, Екатерина Марковна, мое положение… я подал на развод…

Екатерина Марковна продолжала смотреть на Нуйкина строго, придирчиво, никак не выражая в словах своего отношения к услышанному.

– Понимаете? – переспросил Нуйкин. Лоб его покрылся испариной.

Екатерина Марковна кивнула: мол, понимаю, а дальше что? А, впрочем, снисходительности ради, с некоторой паузой произнесла:

– Давно пора.

И с нажимом добавила:

– Я вообще не понимаю, как можно жить с такой женщиной.

– Но я ничего не знал! – протестующе воскликнул Нуйкин.

– Бросьте! Все вы знали. Просто лгали себе.

– А вы?

– Что – я? – Екатерина Марковна окинула Нуйкина ледяным взглядом.

– Вы разве не знали?

– Мало ли что я знала… И потом – мне было все равно.

– Что-то я не совсем понимаю…

– А это и неважно – понимаете вы или нет. Вы для чего пришли сюда? Для этого?

– Простите, – согласно закивал головой Нуйкин. – Конечно, нет, не для этого. Но, видите ли, я… в некотором роде… считаю нас собратьями по несчастью. Хотя ваше несчастье, конечно, несоизмеримо с моим. У вас умер муж.

– Туда ему и дорога.

Тут Нуйкин поперхнулся, так что хлеб с сыром, который он только что откусил, крупными крошками разлетелся по кухне. Екатерина Марковна проследила за траекторией крошек, спокойно произнесла:

– Вон тряпка. – Кивок на раковину. – Убирайте сами. Не фон-барон, правильно заметили.

Нуйкин нестерпимо покраснел; вообще в жизни он краснел часто, но тут его окатил жаром особый стыд – за свою неряшливость, бескультурье, да и стыд за унизительность своего положения тоже был. Небольшого роста, плотный, с крупными залысинами, с лицом вечно несчастного, грустного мима, Нуйкин выглядел в эти минуты довольно живописно: именно таких мужиков презирают женщины, чтобы тем самым еще больше возвыситься в собственных глазах.

Красный, разом вспотевший, Нуйкин прошел к раковине, взял тряпку, намочил ее и, неловко приседая, кряхтя, начал то там, то сям собирать крошки на полу обширной кухни.

Екатерина Марковна продолжала пить чай; по возрасту она, пожалуй, приходилась ровесницей Нуйкину, лет под тридцать пять обоим, но выглядела помоложе гостя, свежей, что ли, и главное – в посадке ее головы, во взгляде, в аккуратно уложенных черных волосах, в воинственности орлиного носа, в темных пронзительных и беспощадных глазах – во всем ее облике чувствовалась уверенность в себе, непреклонность и даже властность характера. Именно от таких женщин чаще всего сбегают мужья.

– И вон там еще забыли, – как бы между прочим произнесла Екатерина Марковна.

Нуйкин поднял на нее встревоженный взгляд, при этом умудрился покраснеть еще больше, чем прежде:

– Где?

– Вон, в углу, – показала она.

В самом деле, Нуйкин увидел там крошки. Бросился собирать их. И только после того, как, кажется, собрал все до единой, промыл тряпку в раковине и развесил ее на кране сушиться.

– Так о чем вы хотели посоветоваться со мной? – Екатерина Марковна показала Нуйкину на табуретку.

Нуйкин покорно сел. Склонил голову. Уперся руками в колени.

– Дело в том, что в последнее время многие отвернулись от меня…

«Еще бы!» – подумала Екатерина Марковна.

– Как будто это я что-то совершил, а не жена… На нее-то наоборот – как на героиню смотрят.

– Жена загуляла – муж виноват, муж загулял – жена виновата, у нас так, – бесстрастно подтвердила Екатерина Марковна.

– Вот-вот… А разве это я виноват? – встрепенулся Нуйкин.

– Виноватых у нас никогда нет, – жестко сказала Екатерина Марковна.