Вариации на тему любви и милости

Поскольку любовь к Богу состоит в первую очередь в исполнении Его воли и соблюдении Его заповедей, само собой разумеется, что человек через богоугождение [103] приобретает любовь. Стяжение любви есть цель исполнения заповедей посредством очищения себя от страстей и приобретения добродетелей.[104] В начале книги мы упомянули о важнейшей связи, которая существует между христианской любовью и всеми добродетелями. Эту связь особо подчеркивает апостол Павел, описывая любовь (см.: 1 Кор. 13, 4-7).[105] Мы также говорили о связи между любовью и бесстрастием.[106] Святые отцы непрестанно обращают внимание на духовную чистоту и бесстрастие (от которого зависит обретение всех добродетелей и достижение совершенства) как на важнейшие условия любви. Любовь человека возрастает в меру его духовной чистоты и бесстрастия, он достигает совершенной любви, когда становится полностью чистым и бесстрастным.[107] В этой связи преподобный Иоанн Лествичник пишет: «Любовь собственно есть отложение всякого противного помышления, ибо любы... не мыслит зла (1 Кор. 13, 4-5)».[108] Блаженный Диадох Фотикийский наставляет: «Душа в действенную любовь приходит после того уже, как очистится».[109] Авва Евагрий замечает: «Любовь есть порождение бесстрастия»;[110] «Бесстрастием вы приобрели себе любовь».[111] Аналогично высказывается святой Максим Исповедник: «Любовь порождается бесстрастием».[112] Преподобный Иоанн Лествичник заключает: «Любовь, бесстрастие <…> различаются между собою одними только названиями».[113]

Причина всех страстей состоит в том, что человек отвернулся от Бога ради себя и мира. Поэтому очевидно, что приобрести любовь, которая в первую очередь рассматривается как любовь к Богу, возможно только в том случае, если человек очистится от страстей, а также избавится от самости и привязанности к миру. Любовь к Богу и любовь к миру (или себе) несовместимы, они исключают друг друга. «Никто не может приблизиться к Богу, если не удалится от мира»,[114] – пишет преподобный Исаак Сирин. Таким образом, любовь к Богу требует отречения от мира и от себя.[115] «К духовной любви <…> нет иной стези»,[116] – заключает святой Исаак. Касательно необходимости отвергнуть самолюбие (греховное) блаженный Диадох пишет: «Кто себя любит, тот Бога любить не может; а кто себя не любит <…> тот только воистину и Бога любит».[117] Преподобный Максим наставляет: «Не будь себялюбив и будешь боголюбив».[118] О любви к миру, которую нужно рассматривать как относящуюся к самолюбию, Евагрий пишет: «Любовь к этому миру враждебна Богу (ср.: Иак. 4, 4). Если Бог наш есть любовь, как написано (см.: 1 Ин. 4, 8), следовательно, любовь к этому скверному миру есть враг любви. Значит, невозможно стяжать любовь, если мы не возненавидим этот мир».[119]

«Но навык такой любви невозможно приобрести тому, кто имеет пристрастие к чему-либо земному», – предостерегает преподобный Максим.[120] И продолжает свою мысль: «Ведь не удаливший себя от пристрастия к материальным [вещам], как было сказано, не может чистосердечно любить ни Бога, ни ближнего, поскольку невозможно одновременно быть приверженным к материи и любить Бога. Об этом говорит Господь: Никто не может служить двум господам и не можете служить Богу и маммоне (Мф. 6, 24)».[121] Более того, преподобный пишет: «Не может сосредоточенно молиться тот, чей ум пригвожден к чему-либо земному».[122] Преподобный Макарий Великий отмечает, что святые, «всецело устремляясь ко Христу <…> с великим вожделением Его единого имея пред очами, ради Него отрешаются от всякой мирской любви и удаляются от всяких земных уз, чтобы возможно им было сие одно желание иметь всегда в сердцах и не примешивать к нему ничего иного».[123] Святой Макарий указывает, что, если кто-то лишится Царства Небесного, то потому, что, «уловляемый собственною своею волею, начинает любить что-нибудь; любовь его связывается чем-нибудь и не всецело уже устремлена к Богу».[124] «Душа, действительно стремящаяся ко Господу, вся и всецело к Нему простирает любовь свою и, сколько есть сил, к Нему единому прилепляется своим произволением, <…> отрицается сама себя и не следует хотениям ума своего <…>. Напротив того, она всецело предает себя Господню слову, отрешается от всяких видимых уз, сколько возможно сие для воли, и совершенно предается Господу».[125] Наконец, «приобретение души своей и небесной духовной любви невозможно человеку, если не соделается чуждым всего, что в веке сем, и не посвятит себя исканию любви Христовой».[126]