Вариации на тему: Избранные стихотворения и поэмы

* * *

Минус двадцать пять. Лафа, ребята!
Милый репродуктор поцелуй.
Ледяное утро безвозвратно
превратилось в мёрзлую золу.

Чёрный ход забит ещё с гражданки,
с тех времён последних белошвеек.
Дворники хрустели спозаранку
чёрным льдом по слюдяной Москве.

Шли они, лимитного призыва,
и крошилась винегретом речь.
Южная, тверская и с Сибири,
и темнела беспредельно ночь.

«Ароматных» дым атакой газовой
исподволь по домовым углам.
И отец, пропахший йодом, камфорой
и Вишневской мази сытным запахом,
тихо вслух Есенина читал.

* * *

Ты когда-нибудь снова входил в свою прошлую жизнь,
где твои зеркала висят по текучим стенам?
Проснись, говорит она, говорю – проснись!
Это только ночная дикая пена.

А ты, как зомби, идёшь один, говоришь с детьми,
в голове крутишь Солярис, чай пьёшь с тенями.
Проснись, живи третью жизнь – она всё твердит.
О чём говорит, когда близкие приходят за нами.

И чтоб ты ни делал, куда бы ни шёл,
заломив на седой голове незримую кепку, —
далеко не уйдёшь. Так зияет неровный шов.
Ползёт, на живую нитку любви сшитый некрепко.

Так всё узнаваемо, зримо при свете сквозного дня,
больнее и резче, чем донной бензо-диазепиновой ночью.
Как жить так можно – теряя, бросая, раня,
когда время не лечит и боль пульсирует горше?

* * *

Где-то в сознании – газгольдеры, чёрные дыры, аспид нутра,
как эпидемия гриппа мятежных двадцатых.
Кроется предназначенье на дне до утра,
Родины дальней верста в цветах полосатых.
В сотках на всех, в набухающих венах дорог,
в небе отёчном, нависшем над городом сонным,
где продолжается кем-то отмеренный срок,
но воспрещается вход посторонним.

Я постою, стороной по краю пройду
вдоль государственной, мне неизвестной границы.
Лица родных и друзей поплывут поутру
в свете Господнем, в преддверии тихого сердца.

И не понять, почему же ещё невдомёк —
так далеко на окольном пути провиденья:
город в тумане, где мы проживаем вдвоём.
Но не помогут от грусти эти картонные стены.

* * *

Я проснулся, забыл две строчки.
А потом нахлынула муть с панталыку.
Так подумаешь, а что проку, не проще ли?
Вести, хлопоты как из ведра с дыркой.

Вести, новости, день ненадёванный,
грусть невесомая лучом подсвечена.
Вот и странник тот очарованный
превращается в жида вечного.

Безъязыкого в бесконечности
слов стихии, явлений чуда.
Там, по пересечённой местности,
архетипом плывёт Иуда.

Словно душный туман от фабрики
тех мазутных годов идиллии.
И чернеют в земле сребренники,
где Иуду давно зарыли.

Мы бредём от холмика к холмику,
и не видно на расстоянии
в дымке утренней того облика.
Что-то там мерцает за облаком,
а приблизишься – медленно тает.