Вариации

— Надо же. Кошмар.

— Кто будет по одному полену?

— Один человек.

— Такой слабак?

— У него одна рука.

— Однорукий?

— Галка! Папа опоздает.

— Да.

— Как ты думаешь, надевать уже пальто?

— Не знаю. Уже без двадцати...

— Спасибо.

— Допей.

— Тараканы допьют.

— Ч—ч—ч!.. не кричи.

— А что.

— Соседи услышат, подумают... Но мы же их вытравили.

— Еще неизвестно, мамочка. Может, двое—трое где—то засели.

— Не кричи, сказано тебе.

— Я не кричу, просто разговариваю.

— Сама знаешь, какая здесь...

— Как в карточном домике. Поехали! по коням.

— Галчонок, а поцеловаться со своей мамочкой?

— Как будто мы... ну, пошли, пошли. Пока еще разогреешь мотор.

В лифте они спустились, вышли из подъезда. Фу, пахнет, сморщила девочка нос. В подъезде пахло скверно. Зато на улице было свежо. На клумбах, деревьях с желтыми, багряными и еще даже зелеными листьями лежал снег. Девочка в белой вязаной шапочке и желтой куртке протянула руку, взяла с ветки снег. Отец открыл дверцу, достал щетку, смахнул снег. Во дворе гуляла женщина с ньюфаундлендом. Отец завел мотор.

— А ты без шапки.

— У меня волосы длинные.

Она улыбнулась, но ничего не сказала. Он злился, если касались его лысины. В хорошем расположении он говорил, что это еще не лысина, а так, небольшая прогалина. Про меня, думала девочка, Галина. Но какое отношение она имела к его лысине?

— Садись.

— Холодно, пусть еще прогреется, — сказала она, открыв дверцу и пощупав сиденье.

— Знаешь, сколько нам придется ждать, — ответил он, усаживаясь.

— А ты покури пока.

— Садись.

Пришлось подчиниться.

— Держи, — сказал он и сунул ей футляр.

— Положи туда.

— А если упадет.

Он легко раздражался.

— Не упадет. Мне и так холодно. А еще держать футляр.

— Футляр не холодный.

— Ну скоро мы?..

— Еще немного, пусть поработает...

— Видишь.

— Что?

— Ничего.

— Не спорь.

— Я не спорю. Просто я и говорила, что подождем, а ты нет, а вот теперь сам.

— Все. Тронулись.

— Иго—го! «В страну Восходящего Солнца, где бродят косые японцы, смешные, слепые японцы... Император Хирото!»

— Откуда это?

— Денис Слепцов поет.

Они проехали по двору, вырулили на дорогу, под колесами хрустели комья смерзшегося снега, льда. Печка была неисправна. В салоне воняло табаком. Хотя он ей тысячу раз обещал не курить. Проезжали машины с заснеженными крышами, кузовами. Может быть, на самом деле у них начались белые ночи и дни.

Он включил транзистор. Маму это бесит, она говорит, что на работе устает от шума, и всюду ее насилуют: в кухне — радио, в комнате — телевизор, магнитофон, в машине — транзистор, о, боже, с ума сойти. Он обещал купить наушники, а ей — беруши: береги уши. Но не купил. Купил меч зачем—то. Мама чуть...

Но она—то догадывается, зачем. Просто он хочет превратить их карточный домик в замок. Иногда и ей кажется: это комнаты замка, в гулких переходах звучат голоса.

Город, засыпанный внезапным снегом, выглядел странно. Еще совсем недавно горячо светило солнце, ну, не так уж тепло, как летом, но все—таки. Это уже бесповоротно: осень.

Папа говорит, напиши о лете, раз не хочется про осень. Раз ты ее не любишь. Люби холод, школу, сольфеджио...

Он посигналил облезлому псу.

Тональность до мажор. Неустойчивые звуки (ступени I, II, III, IV).

Чи—жик, чи—жик...

— Папа, мне мешает твой приемник.

— Мешает?

— Обдумывать.

Он выключил и не спросил, что именно обдумывать, а ей не хотелось самой выклянчивать. Мог бы догадаться, что ей все кишки выматывает это сочинение. У нее и так голова кругом. На носу сольфеджио, и вообще...

Они ехали уже по центру. Откуда—то снизу всплывали купола собора. Весной он сводил ее туда. Упросила. Старики, свечки, кресты, картины—иконы, — ее это все слегка напугало. Но потом они развеселились. Дело было так: вышли в «прихожую» собора, там висел ящичек вроде почтового деревенского, только побольше, потолще раза в два, и, оказывается, в прорезь нужно бросать деньги, а не письма — но кому письма? — и папа ей говорит: брось это, — дает мелочь, а она еще так посмотрела и переспросила: прямо здесь? — и он ей кивнул, и она размахнулась — думала, ритуал такой — и брызнула со звоном монетками по плитам, монетки рассыпались в разные стороны, покатились под ноги вошедшим. Вошедшие онемели. Папа схватил ее и потащил прочь. Но он же сам сказал: брось.

Собор всплывал как будто со дна. Озера. Или моря.

Чижик—пыжик, где ты был. Сейчас Слепцов начнет духариться. На Фонтанке водку пил. Алена Аркадьевна озвереет. Сначала сделает вид, что не слышит. А потом... Автомобиль свернул на другую улицу, и вырастающий из—под серых вод собор пропал. Эта, новая улица была, как седло. Автомобиль скользнул вниз. Лучше бы ее отдали в конную школу, она же просила. И дед был за нее. Нет. Теперь считай зубы Алены Аркадьевны — у нее большой рот. Черный бант, коротенькая юбка. Папа говорит, что она не такая уж старуха, не ври. На самом деле — древняя, как баба Яга. Вся в духах — потом два дня в носу этот запах. Кошмар.