Варианты Морозова

— Хватит ржать, — сердито сказал Морозов. — Кулацкие у тебя замашки, Николай Михайлович!

— Уж какие есть, — обиделся Лебеденко. — Не для себя одного стараюсь.

— Ладно, слышали. Все мы не для себя стараемся.

Но пререкаться было некогда.

Наконец после блужданий по лабиринту беспорядка и в силу этого беспорядка участок выходил на будничный простор.

Выйдя из диспетчерской, Константин оперся на перила и посмотрел вниз, в зал общешахтной нарядной. Он обвел взглядом трибуну, стол президиума с зеленой скатертью, ряды деревянных кресел. Зал по кругу опоясывал широкий балкон, который был вторым этажом здания и куда выходили помещения диспетчерской, добычных участков и другие службы. Стояла тишина. Между кресел медленно шла серая кошка, убежавшая из столовой.

Морозов подумал о том, что на дворе скоро наступит хороший теплый вечер и что людские заботы и суета уступят место покою. Этот пустой зал нарядной видел и авралы, и торжественные митинги, и черный траур по погибшим, и начало свадеб, и множество иных человеческих собраний, но в том-то и дело, что он видел либо начало чего-то, либо конец, а главное происходило там, под землей и на земле, происходило и все же не кончалось.

Перед спуском под землю Морозова всегда охватывало беспокойство. Он его не замечал, когда рядом находились люди. А сейчас он был один. Поэтому он как бы прощался с землей, покидал ее, пусть ненадолго, но прощался, оставлял ее. На поверхности не замечаешь ни неба, ни света, а там, где их нет, где суровая обстановка напоминает о производстве повышенной опасности, чувствуешь, что твоя жизнь должна быть хорошей.

И мысль о жизни не покидала Морозова. Случайно он сегодня оказался главным лицом, и надо было совпасть многому, чтобы безвестный помощник начальника участка получил свой шанс.

Он переоделся в бане для инженерно-технического состава, попросту именуемой «техническая». На нем была черная хлопчатобумажная спецовка и резиновые сапоги. Каску держал в руках.

Морозов уже собрался, когда в помещение вошел начальник участка внутришахтного транспорта Богдановский. Он недовольно взглянул на Константина и проворчал что-то вроде приветствия; для него Морозов был одним из многих молодых добычников, мелькавших по всей шахте и считавших свой участок самым главным. Эти юноши были на одно лицо, с одними и теми же замашками — обвинять Богдановского в беспорядках, требовать к себе исключительного внимания. И терзали его на каждом совещании, словно он был их врагом. С юношей нечего было спрашивать, их развращал начальник Зимин (будь он неладен), покрикивал на сорокалетнего Богдановского, как будто указывал: «Видите, от кого все зависит? Не думайте, что от меня. Я ни при чем». Правда, Богдановский находил средства защиты. Его выручал опыт, смелость и находчивость. Как всякий горняк, он привык к неожиданным трудностям.

Морозов решил подождать Богдановского, присел на скамью и положил рядом каску.

Богдановский покосился на него, словно не желал переодеваться в присутствии чужого.

— Вместе спускаться, — объяснил Морозов.

— Ты у Грекова? — спросил Богдановский.

— У Бессмертенко.

— Да, помню, ты — Морозов.

— Морозов.

— Говорят, Бессмертенко больше не вернется? — то ли спросил, то ли вслух подумал Богдановский. — Наверное, ты бы год жизни сейчас отдал, чтобы узнать, кто станет хозяином?

Богдановский на самом деле знал, что преемник Бессмертенко практически уже назначен, и спрашивал об этом просто для разговора.

Морозов же не знал о совещании у Зимина, на котором было всего несколько человек и где Зимин предложил назначить Тимохина.

— Да, — произнес Богдановский. — Бессмертенко даже в тресте побаивались, прямой был мужик… У Грекова «орел». Вот еду…

Он аккуратно сложил брюки и сорочку, засунул их в шкаф и разровнял ладонью складки. Потом он стащил с себя шелковистую майку и, оставшись в одних белых просторных трусах, похлопал себя по груди и животу. У него было загорелое жирное сильное тело.

— У тебя пузо не растет? — улыбнулся Богдановский.

— Вроде нет, — сказал Морозов. — Рано.

— Ничего не рано. Тебе тридцать есть? У меня в твои годы такой мозоль стал расти, ого! Все от питания. Целый день ничего толком не жрешь, а на ночь навалишься, да еще стакан примешь, чтобы стресс снять…

Богдановский сел рядом с Морозовым, ловко обулся.

— Учти, надо и о себе думать, — добавил он и потопал сапогами по деревянной решетке, устилавшей пол. — Не ты ли на прошлой пятиминутке долбал меня?

Богдановский снова недовольно взглянул на Морозова.

— А вы обиделись, — сказал Константин.

— Не обиделся. С чего на тебя обижаться? — легко вымолвил Богдановский.

Морозов не смог понять, играет ли тот или говорит всерьез. Дверь открылась, вошел парень лет двадцати двух, мастер с ремонтно-восстановительного.

— «Орел»! — поздоровавшись, радостно сообщил он.

— Сколько восторга, надо же, — сказал Богдановский.

— Почему восторга? — спросил парень.

— Потому что на тебе еще килограмм пыльцы, — улыбнулся Богдановский.

— Ладно, — махнул рукой парень. — Все шуточки у вас.