Марина отперла дверь. В тамбур быстро вошли Лисов, Николаич, Татьяна с Настей и Ванька, груженные какими-то тюками и сумками.
– А где… – Ольга хотела сказать: Степан, – где остальные?
– Все целы? – более конкретно спросила вошедших Марина.
– Да целы! Целы, Марин! – бодро ответил ей Николаич, скинув с плеча увесистый баул. Подойдя к Марине, он обхватил женщину рукой и поцеловал в губы, вызвав одобрительные улыбки у остальных. Вот так Николаич!
– Антон со Степаном остались сторожить имущество в людоедском посёлке, – сказал Илья, разворачиваясь, чтобы выйти наружу.
– Ты куда это, Лис?
– К снегоходам. Там ещё сумки есть.
Пока мужчины перетаскивали в Убежище привезённые трофеи, женщины помогали Марине накрывать на стол. Через пятнадцать минут все собрались за столом, посреди которого стояли большой казан с рисовой кашей и тушенкой и блюдо с лепешками. По случаю удачного истребления нелюдей решили даже открыть пару бутылок сухого вина из «праздничных» запасов, а Машеньке налили бокал грушевого сока. Марина хотела, было, налить сок и Ивану, но, встретившись взглядом с Ильей и Николаичем, не стала.
– Когда обратно выезжаете? – спросила Марина, когда каша была съедена, а вино выпито.
– Отоспимся, – ответил Илья, – и поедем втроем с Николаичем и Иваном.
– И сколько так туда-обратно ездить будете?
– Раз пять-шесть, – Илья пожал плечами, – наверно.
– А чего возить будете? – с чувством ожидания подвоха поинтересовалась женщина.
– Оружие, ГСМ, одежду… – начал перечислять Илья и, заметив, как стала меняться в лице Марина, добавил: – упакованную, с армейских складов. Камуфляж, бушлаты, обувь, есть даже пара козьих тулупов… Ещё «Летучие мыши»… это лампы такие, керосиновые…
– Никакой еды! – строго напомнила Марина.
– Никакой. Даже в упаковках, – заверил её Илья. – За едой после к выживальщику съездим.
Пленники Оберона
С любовью Евгении – моей подруге и спутнице жизни
Всё побеждает любовь… (лат.)
Я открываю глаза и вижу башни из стали. Я стою на широком проспекте. Город. Город до самого горизонта.
Справа и слева, вокруг меня, надо мной – башни из стали, зеркальные и из чёрного стекла и металла; ближайшая, – я стою к ней лицом, – абсолютно чёрная. Никаких окон, ни щели. Гладкая матово-чёрная поверхность теряется в низких облаках на высоте чуть меньше сотни метров. Основание башни – квадрат – равное расстояние от угла до угла, башня занимает целый квартал; на углах здания перекрестки с неработающими светофорами.
Я иду к чёрному фасаду по растрескавшемуся асфальту. С низкого неба накрапывает дождь: крупные маслянистые капли падают на мой плащ, оставляя грязные разводы на пыльном синтетике.
Город мёртв. Ничто не говорит о том, что поблизости есть хоть кто-то живой, хоть какая-то имитация жизни, кроме меня самого… Да и в себе я, если быть до конца честным, не очень-то уверен…
Асфальт крошится под тяжёлыми сапогами. Я приближаюсь к зданию. Не вижу ничего, на чём можно сфокусировать взгляд: сплошная чёрная стена. Я подхожу к стене и протягиваю руку…
Моя ладонь похожа на ладонь мертвеца: огрубевшая кожа растрескалась, обнажив в нескольких местах белёсые сухожилия; на большом и указательном пальцах правой руки нет ногтей, а под оставшимися забилась грязь. Я пошевелил пальцами: неприятное ощущение. Кажется, если сильно сжать ладонь, кожа треснет и осыплется.
Касаюсь стены́. Она тёплая. Ладонью, костями, мышцами, суставами, позвоночником, затылком я чувствую низкое гудение. Ощущения здесь обострены до предела, замечаю я.
Я убрал руку – тишина. Двигаюсь вдоль нависающей стены против часовой стрелки…
С этой стороны входа нет. Завернув за угол, убеждаюсь, что и с другой – тоже самое: башня представляет собой сплошной монолит.
Дождь усилился: потоки воды местами обнажают мраморные плиты, которыми выложен тротуар вокруг башни от скопившегося на них слоя пыли. Я накинул на голову капюшон. Осталось осмотреть башню ещё с двух сторон.
Башня опознаёт меня как часть системы, но не вступает во взаимодействие, тому причина – коды, которыми я прикрыт. Коды относятся к другим элементам системы.