Вариант шедевра

Глава тринадцатая Сквозь огонь и воду и медные трубы Москва 1980-1991

Один поток сметает их следы,
их колбы – доннер веттер! – мысли, узы…
И дай им Бог успеть спросить «куцы?»
и услыхать, что вслед им крикнут Музы.

Иосиф Бродский

Перестройку я встретил радостно, сейчас кажется, что даже слишком радостно, что лишний раз показывает зыбкость моих политических взглядов. Поддерживал я Горбачева, затем пел осанну Ельцину, однако после реформ Гайдара мой пыл поостыл, чему немало способствовало чтение русских философов вроде Розанова и Ильина. Заметим, что с людьми власти я не имел никаких контактов, хотя многим казалось, что пишу я в ежемесячнике «Совершенно секретно» по подсказке сверху. Увы и ах, но КГБ обо мне не забывал и из поля зрения не выпускал, особенно после того, как я поддержал Калугина, лишенного всех регалий.

Летом 1990 года неожиданно позвонил Геннадий Титов. Крючков вытянул его на самый верх, сделав начальником Второго главка, всей нашей всесильной контрразведки. Ну, к чему это приглашение? Явно не желание ласково обнять меня после десятилетней разлуки. Геннадий многозначительно сообщил мне, что обстановка в стране сложная, нужны консолидация и взаимопонимание в этот критический момент, и посему мы срочно должны повстречаться. Несколько ошарашенный, я взглянул на часы: стрелки тянулись к обеду, и халява за счет КГБ подоспела весьма кстати. Опасаясь попасть в занюханную консквартиру, я предложил любезный сердцу «Националь», прекрасный в шестидесятые, когда туда еще входили без взятки или обмеривающего взгляда, получали бульон в чашке с пирожком и кое-что еще. Зачем я нужен старому коллеге? Определить было несложно: я поддерживал перестройку, мой сын работал во «Взгляде», тогда главной огневой точке демократов. Беседа наша с Титовым не получилась (если не считать обеда), объятиями не закончилась и блудный сын в свое лоно не вернулся.

Перед неприкасаемым КГБ у меня были некоторые прегрешения: в феврале 1989 года, когда я принес в «Московские новости» статью «От войны разведок к сотрудничеству», где провел крамольную мысль о сокращении и КГБ и ЦРУ, мешавших растаять льдам недоверия. Там же я весело позволил себе сравнить спецслужбы с бегущими по кругу зверушками и птичками Льюиса Кэрролла, которые на вопрос «Кто победил?» хором отвечали «Мы победили!». В редакции меня долго обнюхивали, как возможного провокатора, будущая телезвезда Елена Ханга и еще одна красавица, они очень хотели, чтобы я подписал статью как сотрудник КГБ, но я поосторожничал и предпочел укрыться под «кандидат исторических наук». В начале 1990 года я запустил в журнале «Детектив и политика» шпионский бурлеск о борьбе КГБ и ЦРУ, приспособив его к театру абсурда, бурлеск вскоре поставили в Душанбе (!), бастионе свободной мысли, потом в Астрахани. В июне 1990 года во время круиза с американцами я случайно раскрыл «Красную звезду» и прочитал о лишении генерала Калугина звания и орденов за острую критику КГБ. С ним я ранее общался и на работе, и на квартире Кима Филби. Более того, когда после скандальной отставки я начал пробивать свои пьесы и явился в Ленинград для завоевания местных подмостков, Калугин не уклонился от встреч со мной, как многие тузы. Даже привел на квартиру к Георгию Товстоногову, жившему через стенку с Евгением Лебедевым (жена Лебедева-сестра Товстоногова Натэлла). Товстоногов сразу прощупал меня («Как вам последний рассказ Нагибина об инвалидах на острове Валаам?»), мы попили чайку и чего-то еще, как говорится, в воздухе долго плавали шляпы, на прощание я оставил свою пьесу, по наивности думая, что кто-нибудь ее прочитает. Познакомил меня Калугин и с известным драматургом Дворецким, который восхитился моей пьесой, обещал помочь, но дело закончилось лишь серой пьянкой у нас на московской квартире.

Публичное аутодафе Олега Калугина меня возмутило (никто не имеет права лишать регалий, кроме суда), и тогда в «Московских новостях» я выступил в его поддержку, а заодно в знак протеста отказался от знака «Почетный сотрудник госбезопасности». Так что «прегрешений» перед службой у меня поднабралось, к тому же мой огоньковский роман «И ад следовал за ним», ныне превращенный Владимиром Бортко в фильм «Душа шпиона», я считаю глубоко патриотическим, хотя и лишенным привычных пафосных придыханий.

На увольнение из почтенной организации из-за любви, переросшей в брак, я не роптал, ибо сам нарушил правила игры, сейчас, когда мы с Таней прожили тридцать с гаком лет, я еще больше уверился в своей правоте. В Системе грешить нельзя, как писал Иосиф Бродский: