Вариант "И"

Он внимательно досмотрел на меня, как бы стараясь заглянуть в самые потаенные уголки моего мозга. Похоже, это у него не получилось, и он перевел взгляд на мой кейс. Явно предполагал, что наше беседование пишется. И в самом деле он не удержался:

— Фиксируешь для потомства? Нехорошо.

— Нет, — сказал я честно. — Мне интервью тобой не нужно. Хочешь — могу предъявить. У меня там предметы личного обихода.

Ему, конечно, очень хотелось заглянуть в кейс он сдержался.

— Верю тебе.

— Но ты так и не ответил на вопрос. Он лишь пожал плечами:

— Это длинный разговор и на свежую голову. Давай отложим. Пока скажу только одно: я на службе и выполняю свои обязанности. Думать могу как хочу, но делать — нет.

Ясно было, что сейчас продолжать разговор нет смысла. И я уже повернулся было, чтобы вернуться к столу, но Батистов удержал:

— Ты вот что… Учти: это все-таки на тебя была охота, не на Ольгу. Раз уж оружие совпало. Так что будь поосторожнее. А что касается стрелка, то могу тебя уверить: он не мой. Но повторяю: мы ведь не единственная служба в стране. И что у кого на уме мне знать не дано и не положено.

Соображаешь?

— Как-нибудь, — сказал я.

— Теперь скажи вот что. «Реан». Что это такое?

— «Реанимация», — ответил я.

— «Реанимация монархии»? Почему не реставрация? Так вроде было бы правильнее.

— Нет. «Реанимация России».

Он помолчал, переваривая.

— И еще один вопрос. Что ты все крутишься около Натальи? Она в эти дела никак не замешана.

— А я и не думаю, что замешана, — сказал я.

И пошел обратно в зал. Наталья уже искала меня глазами. Я заметил, что за окнами темнело. Когда слегка поддаешь в ресторане, время почему-то летит очень быстро. Я сел на свое место.

— Устала?

— Очень, — сказала она откровенно. — Хорошо хоть, что посуду не мыть.

— А коли так — может быть, сбежим?

Наталья мгновение колебалась. Потом кивнула:

— Согласна. А то…

Она не договорила, что «а то», но я и так понял. Тут покойная Ольга уже не существовала, едоки, группируясь по интересам, толковали о делах или хохмили, на том конце стола кто-то визгливо смеялся. Наталье от этого было грустно и, наверное, слегка противно. Да и любому было бы.

Мы встали. Проходя мимо отдельного маленького столика, на котором стояла рюмка перед Ольгиной фотографией с черной ленточкой на уголке, Наталья протянула руку, взяла фотографию и отдала мне:

— Положи в карман. Здесь это больше не нужно.

Никто не позвал нас, ничего не крикнул вдогонку.

— Ты сильно подрос, — сказала она, пока мы шли к машине. На мне все еще была маскировочная обувь. — И таким модным выглядишь сегодня…

— Я под дождем сразу вырастаю.

И в самом деле, накрапывало. Мы уселись. Я запустил мотор, надеясь, что сегодня не придется сдавать анализ на содержание алкоголя. За езду не боялся: согрешив, всю жизнь ездил очень осторожно.

Тронувшись с места, я сказал Наташе:

— Заедем куда-нибудь поужинать? Она расхохоталась неожиданно звонко:

— Точно по тому присловью: «А ваши что делают?» — «Пообедали, теперь хлеб едят».

— Может быть, это смешно, но в таких застольях чем больше на столе — тем мне меньше хочется. Даже не закусываю. А сейчас вот почувствовал, что голоден.

— Я тоже, — призналась Наталья. — Только я предпочитаю есть дома.

Кстати, я неплохо готовлю.

— Значит, это наследственное, — проворчал я. — Выходит, мне придется насыщаться одному?

— Отчего же? Приглашаю вас.

Снова, значит, перешла на вежливую форму обращения.

Но я не стал отказываться. Не хотелось оставаться в одиночестве. Да и соображения безопасности требовали в ближайшее время не показываться там, где меня могли ждать. Батистов все-таки смутился — до некоторой степени. И наконец — нашел я самый убедительный для себя довод, — надо проверить, как там лежат мои пленки…

— Принято с благодарностью. Тогда заедем купим что-нибудь.

— Хорошо. Вы лучше знаете свои вкусы.

Я объехал квартал — просто так, для очистки совести. Хвоста не заметил.

Из всех мест, где можно было сделать хорошие закупки, сейчас в голову пришел только Елисеевский. Наташа не стала возражать. До нее мы добрались через час. Уже стало совсем темно.

Мы остановились на площадке перед ее дверью. Пока она нашаривала в сумочке ключи, у меня здруг возникло странное, спокойное и радостное чувство: словно это не в первый и даже не в сотый уже раз стоим мы так, и все на свете давно уже произошло, и еще не раз будет происходить; все твердо, все надежно и хорошо.

Когда я пришел к такому выводу, она подняла на меня глаза и чуть улыбнулась. И немного покраснела.

Она отперла дверь, и тут я совершил нечто, абсолютно неожиданное для меня самого. Я опустил пакет с покупками на пол, поднял Наташу на руки и так переступил через порог. Так вносят в дом новобрачную. Сам не ожидал, что у меня еще найдется столько силы и решительности. Впрочем, она и весила самую малость.