Нет иностранцу такая информация была ни к нему — хотя бы по той причине, что у Штатов никогда не было внешних границ с исламским миром.
Правда, теперь возникали внутренние — но это уже их проблема.
Те двое все еще болтали. Или то было не одно лишь сотрясение воздуха?
— …Я изложил вам, советник, все обстоятельства, определившие развитие событий.
— Знаете, — сказал советник, покачивая головой и при этом как бы невзначай скользнув взглядом по моей фигуре, — если все заключается лишь в том, чтобы помешать Соединенным Штатам контролировать мировое движение нефти, то ваша игра заранее проиграна. Да и вообще… когда планы строятся на одном человеке, они могут рухнуть в любой миг: человек уязвим, не так ли? Даже и ваш экзотический претендент…
Говоря это, советник снова стрельнул взглядом по диагонали — то есть в сторону пальмы, что разделяла нас. Я внутренне ухмыльнулся. Браво, старик. Спасибо за ненавязчивое предупреждение.
Но тут мне пришлось отвлечься от роли непрошеного слушателя. Потому что, в очередной раз окинув взглядом доступное ему пространство — а устроился я удачно, и виден был почти весь зал, — я обнаружил, что известный мне американец, к разговору с которым я внутренне готовился, утратил, похоже, надежду отыскать меня и нашел себе другого собеседника, а именно — Липсиса. Естественно, слышать их я не мог; попытался читать по губам — но когда говорят по-английски, меня нередко ожидает фиаско. Неподалеку от них все тот же суетливый официант с подносом застыл, как бы выбирая новый маршрут. Он их наверняка слышал.
Ну что же, спасибо, произнес я мысленно. Часть информации, ради которой я и пришел сюда, передана и мною получена. Их операция утверждена и начата. Значит, я действительно приехал вовремя. Будет много сенсаций.
Есть над чем подумать. Теперь хорошо было бы удалиться в благостную тишину гостиничного номера. Но главные дела на этом приеме у меня еще не сделаны. Терпеливо жду, как и рекомендовал мой иранский друг. Его я, кстати, тоже больше не вижу «между здесь», как говорилось в старом анекдоте. Уверен, что он сейчас докладывает шейху…
Но эта мысль оказалась ошибочной. Потому что не успела она завершиться точкой, как сам шейх Абу Мансур появился в зале.
Он неторопливо, как и диктовал его статус, спустился по лестнице со второго этажа. Не один, разумеется; ему невместно находиться в одиночестве. Но кроме лиц, которым положено не отрываться от него более чем на метр-другой, в окружении шейха находился человек, которому там вроде бы совершенно не полагалось пребывать: экс-каперанг Игорь Седов, он же — частное лицо Изя Липсис, двоеподданный гражданин. Добился-таки аудиенции. Любопытно: с каким результатом?
Какие-то предположения можно было сделать, уже внимательно поглядев на их лица. Шейх Абу Мансур был серьезен, губы его выражали некоторое неудовольствие с едва уловимой примесью презрения; и хотя Изя, державшийся на полшага сзади, продолжал усердно шевелить губами, шейх ни на миллиметр не поворачивал головы в его сторону, и нельзя было сказать — слышит ли он его вообще. Что касается Изи, то мина его была скорее лимонно-кислой, чем какой-либо другой. Иными словами, результат был если не налицо, то, во всяком случае, на лицах.
Так-то оно так; но и шейх, и Липсис были людьми весьма опытными. Так что усердно показываемое ими отчуждение на самом деле могло свидетельствовать как раз о противоположном. Вот если бы они ласково улыбались друг другу — это говорило бы о провале переговоров. А такая вот мрачность на глазах у десятков заинтересованных дипломатов, журналистов, разведчиков и прочих наводит скорее на противоположные выводы. Очень интересно…
Еще не успев ступить на пол, шейх Абу Мансур медленно повел взглядом влево; то есть в моем направлении. Увидел меня. Я немедленно тронулся навстречу ему. Он слегка кивнул. И, сойдя с лестницы, повернул направо — в сторону личных апартаментов посла, куда никого не приглашали, поскольку территория эта для участников приема не предназначалась.
Однако к шейху запрет, разумеется, не относился; он беспрепятственно скрылся за двустворчатой дверью.
Я осторожно встал, чтобы не побеспокоить говорунов. Изя оказался на пути; я отрицательно качнул головой, чтобы он не вздумал заговорить со мной. Но он даже не удостоил меня взгляда — мы разминулись с ним, как автомобиль с фонарным столбом, ко всеобщему удовольствию. Он лишь едва заметно мигнул левым подфарником, и все. Я подошел к запретной двери, и она распахнулась передо мною, как если бы я носил титул по меньшей мере эмира, повелителя правоверных. На исчезающе малый миг я даже почувствовал себя таким. Но тут же отогнал наваждение.