Вариант "И"

Витрины невольно вызывали любопытство. Ассортимент предлагаемого на первый взгляд не очень изменился; упаковки с надписями на английском по-прежнему преобладали. Но названия фирм были уже не те, что пару лет назад, и человеку понимающему это говорило достаточно много. Иные из фирм, располагавшихся и производивших товары в Штатах, давно уже принадлежали японцам, другие были перекуплены саудянами. С последними получалось и вовсе забавно: товары эти продавались в России, прибыль шла, предположим, в Эр-Рияд, откуда в виде кредитов и инвестиций возвращалась нынче в ту же Россию, образуя своего рода малый круг кровообращения. Этому можно было только радоваться.

Я продолжал шагать; все вокруг выглядело — ну не то чтобы спокойно, однако, во всяком случае — обычно. Не было поводов падать на асфальт и отползать за укрытие. Близился час начала спектаклей; я проходил мимо открытого после моего отъезда на запад театра на Зубовской площади. Там давали «Рубаят» по Омару Хайяму. Ставить поэзию на сцене у цас умели уже давно, к Хайяму же, насколько я мог судить, обращались впервые. Но вообще из восточной поэтической классики в Москве был поставлен — года два тому назад, помнится, — и «Гулистан», и «Лейла и Меджнун», и даже «Маснави», хотя мне, например, всегда казалось, что эта поэма Руми не очень пригодна для постановки на русских подмостках. Впрочем, как сказано в суре тридцать третьей «Сонмы», айяте втором: «Поистине, Аллах сведущ в том, что вы делаете!..»

Немало людей толпилось и у кинотеатра напротив, по ту сторону площади.

Судя по громадной рекламе, там проходил в эти дни фестиваль фильмов, посвященных совместной борьбе россиян и мусульман против общих врагов в разные исторические периоды, начиная от монгольского нашествия и заканчивая Багдадской войной 2010 года. Фильмы такого типа в последние годы выпускались во множестве, где-то на подходе были уже и телевизионные сериалы — на полвека каждый. Деньги на это имелись.

Однако мне надоело топать по асфальту, стало казаться, что воздух на Кольце тяжел и смраден, а хилые пальмы начали просто раздражать. Мысль о том, в какую копейку встает гражданам уход за ни в чем не повинными деревьями с октября по май — с установкой над каждой пальмой купола из бронестекла с центральным отоплением, раздражала. Но на глупости у нас всегда сыщутся большие деньги, их только на умные вещи хронически не хватает.

Интересно; машина должна бы уже обогнать меня. Но ее нет. Что-то пошло не по плану? Значит, надо его менять…

Приняв такое решение, я, не останавливаясь круто повернул назад, одновременно проверяя наличие «хвостов». Было вроде бы чисто. Во всяком случае, я беспрепятственно добрался до кольцевой станции метро и спустился. Там воздух был чище, чем на улице. На платформе возле колонны молился дервиш; около него собралась немногочисленная группа молодых ребят. Милиция в ту сторону не смотрела, поскольку никакого беспорядка не происходило. Подошел поезд — вполне нормальный, бесшумный, с современной автоматикой дверей, хотя еще и не сенсорной, как в Токио, допустим, или в Берлинском метро. Я вошел в вагон; место мне, как старшему, тут же уступили. Пора было торопиться в гостиницу: там могли ждать меня вести о Наташе, а еще бы лучше — она сама, так что предостережением Иванова я решил пренебречь. Достаточно будет, если поведу себя внимательно и осторожно.

Как сказано в суре «Скот», айяте сто четырнадцатом: «Разве я пожелаю судьей кого-либо, кроме Аллаха?»

В гостинице ни самой Наташи не оказалось, ни сведений о ней. Зато грузинский бизнесмен томился в холле, ожидая меня. Он раскрыл мне объятия с таким видом, словно я был если уж не его братом, то, во всяком случае, земляком. После обычного обмена приветствиями он сказал:

— Витало батоно, я привез бочоночек вина — того, что ты любил, когда гостил у нас в давние времена!

— «Саперави»? Неужели? — спросил я радостно (хотя из кахетинских всегда предпочитал «Цинандали») Он радостно захохотал, хлопая меня по плечу — этакий типичный базарный деятель с юга, разве что пресловутой кепочки ему недоставало для полноты впечатления. Зато акцента было в изобилии.

— Мадлоб, шени кацо, — поблагодарил я. — Давай поднимемся, посидим у меня, поговорим…

— Ох, — простонал он, — времени совсем нет, поверишь, ни секунды больше не осталось!

— Секунды не осталось, знаю, — согласился я. — Но час-другой найдется для друга. Разве нет?

— Все ты понимаешь! — восхитился он, подхватил весьма объемистую сумку, где и содержался, надо полагать, пресловутый бочонок, и я под многими внимательными взглядами повел его к лифту. Поднимались молча. Возле номера задержались на несколько секунд для обычной проверки. Вошли.

Он с облегчением опустил груз на пол. Я тем временем подошел к бару, взял бутылку, две широкие рюмки, налил. Мы подняли, кивнули друг другу и выпили — без ветвистых тостов, обычно ассоциирующихся с грузинским застольем. Он взял из вазы персик, откусил, одновременно обшаривая глазами комнату.

— Все в порядке, — сказал я. — Итак?