Вариант "И"

— Спасибо, — сказал я. — Вполне может случиться. Ведь и на самом деле могло. Машина тем временем неслась по четырехполосной — в одном направлении — эстакаде Северо-Восток — Юго-Запад. Эстакада была скоростной, и озаренные ртутным светом спицы великого московского колеса быстро поворачивались под нами. Трасса — на высоте тридцатых этажей, а значит — над крышами, потому что проходила она не над местами высотной застройки — стрелой летела, оставляя внизу Ярославское шоссе и Мещанскую. Справа медленно отступала назад Останкинская башня, а за нею — темный зеленый массив, объединяющий Выставку, Останкинский парк и Ботанический сад, уже много лет как слившиеся в одну нераздельную территорию. Магистраль отделила от себя приток, плавно ускользнувший влево — на Сокольники, Измайлово и дальше — к Среднему и Внешнему Кольцам. Дворец Ремесел, занимавший вот уже лет пятнадцать добрую половину территории Выставки, заменивший разброс ее павильонов и павильончиков, на мгновения угрожающе воздвигся над нами, но тут же исчез за спинами — а впереди уже ярко-желтым световым шаром обозначилась четырехъярусная развязка эстакад Северо-Запад — Центр. Мы стремились все дальше, поравнялись со Стрелецкой башней — самым крупным в Москве торговым Центром в середине Стрелецких переулков. Водитель стал перестраиваться вправо. Над Самотекой развязка увела нас вправо, к Можайскому радиусу. Над нами подсвеченное московскими огнями небо на мгновение перечеркнула линия монорельса Кунцево — Перово, почти сразу за нею отвернул съезд к магистрали Юго-Запад — Центр. На нижний уровень улиц мы спустились возле Волхонки. При всех нынешних многоярусных эстакадах, ездить в столице все равно оставалось тесно, и иной раз казалось, что в пору расталкивать машины плечами — но наш шеф ухитрился проскользнуть без сучка без задоринки, хотя раза два мне показалось, что он каким-то непостижимым образом ухитрялся протискиваться не между машинами, а просто проезжать сквозь них — тем не менее не причиняя ни им, ни нам ни малейшего вреда. Я душевно позавидовал его умению, понимая, что мне всего остатка жизни не хватит, чтобы научиться так водить, да и одного умения тут мало — талант нужен. Мы тем временем уже оказались в переулке, пустое спокойствие которого после только что кипящей вокруг магистрали выглядело просто нереальным. Мне еще казалось, что мы едем, а машина уже стояла перед подъездом жилой тридцатишестиэтажки, на месте разрешенной остановки, как о том свидетельствовал знак. Я искренне поблагодарил, вылез, помог высадиться немного, по-моему, ошалевшей Наташе, подошел к водительскому окошку и расплатился. И не мог не поблагодарить за искусство.

— Вот и вызывайте когда надо, — сказал шофер. — За вызов я беру не много.

Я кивнул.

— А может, подождать? — спросил он.

— Не стоит, — сказал я. — Постараюсь пробыть там подольше.

Он понимающе кивнул и ударил по газам. Двери подъезда, даже с виду массивные, внушительные, могли с первого взгляда показаться дубовыми, — однако внутри угадывался металл; они раскинулись перед нами, стоило нам приблизиться, и мы вошли.

— Я задаю всем одни и те же вопросы, — сказал я — наверное, на большее у меня просто не хватает воображения. Заранее прошу извинить, если они покажутся вам банальными.

Это было сказано после того, как мы оказались в квартире, в обширной прихожей, где были встречены генералом и здоровенным псом, не выказавшим по отношению к нам ни вражды, ни особого дружелюбия; он воспринял нас снисходительно — и только. Генерал же был сдержанно-любезен, при виде Натальи ничуть, казалось, не удивился и даже поцеловал ей руку с ухватками опытного армейского кавалера. Ей это, похоже, понравилось — во всяком случае, она в ответ искренне улыбнулась. По-моему, я уже научился отличать, когда она улыбается от души, а когда по службе.

— Ну, банальностью вы военных не удивите, — ответил на мое предупреждение Филин. — Вся военная служба основана на банальностях — если этим словом обозначать непрестанное повторение давно известных истин или действий.

Пока он произносил эти слова — неторопливо, четко выговаривая каждый звук, — я исподволь оглядывался. Кабинет был вроде бы как кабинет, на стенах не висели шашки и кинжалы, пистолеты и какие-нибудь мушкетоны, не было и батальных полотен, равно как и групповых фотографий с друзьями-однополчанами в разные годы, в разных местах. Хотя, насколько я знал, генерал за годы службы успел побывать во многих точках России — да и не только России. Мебель не была антикварной, напротив — современной и не слишком дорогой; такую встретишь в средней руки офисе. Чего было много — это книг, занимавших целиком две стены. И не только на военные темы.