Вариант дракона

Я передал координаты руководителю следственной группы Петру Грибою. Тот нашел эту женщину. Она рассказала, что в электричке с ней случился приступ. На соседней скамейке ехали несколько молодых людей, которые думали, что она спит, и довольно откровенно рассказывали друг другу, что испытывал каждый их них, убивая Влада. Женщину эту допрашивали три или четыре дня. Говорила она блестяще — причем говорила то, что нужно следователю, приводила мелочи, детали, которые придавали достоверность сказанному. Одного из убийц она, оказывается, видела на похоронах Влада.

Бригада следователей из четырех человек потратила месяц на изучение этой версии и лишь потом выяснили, что женщина страдает психическим заболеванием.

Иногда оперативники приволакивали какого-нибудь небритого бандюгу, который делал «добровольное» признание:

— Это я убил Листьева! — Но при первом же допросе, когда начинали сопоставлять детали, выяснялось, что Влада Листьева он видел только по телевизору.

В работе над делами об убийстве Холодова и Листьева следователи опережали оперативников, хотя обычно бывает наоборот…

Конечно же, в расследовании фактов коррупции, в расследовании заказных убийств — непочатый край работы, удалось сделать только первые, начальные шаги и надо было идти дальше, чтобы переломить ситуацию. Не позволили, не дали…

НЕСКОЛЬКО ВСТРЕЧ С ПРЕЗИДЕНТОМ

Наш президент — фигура и многогранная, и изменяющаяся. И те, кто его знает, кто видит не только на экране телевизора, учитывает, конечно же, все стороны его характера, и сильные и слабые. Думаю, что о Ельцине еще много будет написано. Всякого, и хорошего, и плохого, как о первом правителе в постсоветском пространстве. Мое видение президента — это мое видение.

Хотя я и много общался с Борисом Николаевичем Ельциным, много читал о нем, я не уверен, что понял до конца этого человека.

Фигура эта — очень противоречивая.

Для меня есть два Ельцина, и я хорошо, без бинокля, с близкого расстояния, наблюдал и того, и другого. Первый Ельцин — это доброжелательный, приветливый, с теплым пожатием руки, с поддерживающими словами, которые, наверное, мог находить только он, и больше никто; и второй Ельцин — это человек, который все делает для того, чтобы удержаться у власти, — властолюбивый едва ли не до патологии, болезненно реагирующий на любую попытку критиковать его, раздражительный. Всякие хвори, о которых очень много писали, конечно же, наложили на него отпечаток.

Всегда, сколько бы мы с ним ни встречались, по голосу — теплому, участливому или, наоборот, холодному, отчужденному — я понимал, в каком состоянии он находится и как его настроили ко встрече со мной, как подготовили. Раньше его готовили Краснов — помощник по правовым вопросам и Орехов — начальник соответствующего управления, позже — это было в большинстве случаев — дочь Татьяна и Чубайс. Последние готовили, конечно, тенденциозно, субъективно, по-своему, как им было выгодно, трактовали некоторые события, связанные с деятельностью прокуратуры. Будучи настроенным против меня, Ельцин всегда вел себя агрессивно, подозрительно. Либо, наоборот, если никто с ним специально не поработал, был дружелюбен, участлив. Очень разным бывал этот человек, любой вызов к нему — это ребус, который до встречи с ним разгадать невозможно.

Последняя деловая встреча в Кремле с ним произошла в октябре 1998 года. Мы планировали — на этот раз с Ореховым — провести разговор по Центральному банку, было еще несколько серьезных вопросов, к которым я тщательно готовился — их надо было обязательно обсудить с президентом, — в общем, предстояла напряженная работа.

Я зашел в кабинет, известный по многим телерепортажам, поздоровался, сел, как обычно, на стул справа от президента, почувствовав некий жар от телевизионных камер — в кабинете было полным-полно телекорреспондентов.

Борис Николаевич, явно обращаясь к телекамерам и почти не видя меня, работая на публику, произнес:

— Давайте мы с вами спросим у Генерального прокурора: какие дела по коррупции, по убийствам он довел до суда? Какие громкие дела вообще расследовал?

И так далее. Поскольку у меня все это довольно плотно сидело в голове, — ведь этим приходилось заниматься каждый день, — я начал перечислять дела, которые мы направили в суд, и те, что еще расследуем не без успеха, в какой стадии они находятся, какие есть трудности… В общем, перечень у меня оказался большой. Борис Николаевич несколько удивился, как мне показалось, тому, что я «сижу в материале», а главное, что сделано немало и речь идет о довольно громких фамилиях и должностях, дал высокую оценку: видите, прокуратура у нас работает, понимаешь, неплохо, особых претензий у меня к ней нет…

И — ни слова о Центральном банке, о вопросах, с которыми я к нему пришел. Такие «проколы» стали случаться все чаще и чаще после дела, связанного с «коробкой из-под ксерокса», с гигантской суммой долларов. Похоже, президент перестал доверять мне. Либо его все время настраивали против меня.

После той октябрьской встречи с президентом я пошел к Орехову: