Вариант дракона

Много суетился Березовский, старался он, как никто, вмешивался в переговоры, имел личные контакты с Басаевым. У нас на этот счет есть материалы оперативных сообщений. Однажды он через Назрань на своем личном самолете провез Басаеву крупную сумму денег. Якобы для восстановления цементного завода. Возможно. Но нельзя исключать и того, что этот «цемент» палит сейчас по нашим ребятам в армейской форме.

Мои резкие заявления по Басаеву привели к ответной реакции. Басаев выступил и назвал меня «пожилым человеком». Его очень задевало то, что я все время напоминал ему, что он — уголовник, а ведь что есть, то есть, слов из песни не выкинешь.

Вскоре подули другие ветры: официальные власти и журналисты как-то вдруг забыли, что речь идет о террористе № 1. Смотрю, Шамиль Басаев вообще перестал быть в глазах некоторых российских руководителей террористом и бандитом… А для меня он — бандит, преступник, действиям его не может быть оправданий.

Аслан Масхадов сам, собственным указом назначил нового прокурора Чечни — Сербиева и создал новую прокуратуру. Это было нарушение, по закону ни один суд не мог, не имел права принимать обвинения прокуратуры Сербиева. Она была, как принято сейчас говорить, нелигитимна. А с другой стороны, нам все равно надо было сотрудничать, даже такая прокуратура, как сербиевская, вселяла надежду, что хоть в чем-то, хоть где-то закон в Чечне не будет попран. А самое главное — нам важно было обеспечить выполнение наших поручений по уголовным делам в Чечне, без чего нельзя было раскрыть многие преступления.

Чеченцы были готовы к сотрудничеству. И это было понятно: мы платили приличную зарплату, приличную пенсию, работники прокуратуры пользовались иммунитетом. Кстати, требование чеченской стороны насчет иммунитета было правильное — на территории России они хотели пользоваться тем же иммунитетом, что и все работники российской прокуратуры. Хотели чеченцы из нас выжать и кое-какие финансы. На восстановление здания прокуратуры, например, которое сами же и сожгли.

Остро стоял вопрос об обмене информацией: ведь на чеченской земле скрывались многие преступники, Ичкерия стала некой сливной ямой, куда устремились все, кто оказался не в ладах с законом.

В общем, соглашение мы подготовили и вместе со Степашиным полетели в Назрань, на «нейтральную» территорию, подписывать его.

Выяснилось, что Сербиев — выпускник Свердловского юридического института, он был студентом, я — аспирантом, а его первый зам Магомед Магомадов даже учился со мной на одном курсе… Как же так все получалось, почему нас, людей, сработанных из одного и того же теста, одним и тем же молоком вспоенных, одними и теми же преподавателями воспитанных, судьба разбросала по разные стороны баррикад? Что произошло? Ведь мы же раньше были братьями, делили одну горбушку хлеба на всех, помогали друг другу выжить…

Конечно, война та была порочная, нарыв надо было вскрывать не танками и орудиями, а другими инструментами, более тонкими, но тогда говорить на эту тему ни я, ни Степашин не могли. Не имели права.

Со мной на одном курсе учился очень славный парень из Чечни — Григорий Бесултанов. После «боевой» поездки в Чечню я назначил его заместителем Абубакарова, прокурора Чечни, там Гриша сказал мне:

— Понимаешь, Юра, Россия — это моя родина, она дала мне все, я был предан ей. Но вот началась война. Снарядом был разрушен мой дом. Под развалинами погиб мой отец. Мои братья взялись за оружие, чтобы мстить за это русским солдатам. Я их еле-еле остановил. Ну как, скажи, они после гибели отца будут относиться к федералам?

Бывает так, что одна житейская ситуация способна объяснить причину больших перемен. Вот и Бесултанов заставил меня по-иному посмотреть на чеченскую войну. Далеко не все в Чечне бандиты. Более того, я уверен: бандитов там меньшинство.

По результатам переговоров мы подписали соглашение о сотрудничестве с прокуратурой Ичкерии. Конечно, мы не стали брать их в свой штат, не прерывали их процессуальные решения, но договорились об информационном обмене, обмене оперативными данными, выполнении следственных поручений.

После совещания президент Ингушетии Руслан Аушев устроил прием. Я очутился за одним столом с боевиками — моими потенциальными клиентами. Честно говоря, я и в дурном сне такого не мог предположить. Степашин сидит рядом. Аушев неожиданно предложил избрать меня тамадой. Избрали, дело это нехитрое.

Я вспомнил несколько обязательных кавказских тостов… Ну, не пить же, в конце концов, за здоровье Шамиля Басаева!

Первый тост я произнес за мир. Потом прозвучало еще несколько тостов с обеих сторон. Вдруг мои чеченцы после выступления одного из сидевших за столом, оживились и дружно поднялись со своих мест.

— Аллах акбар!

Я, не задумываясь, бросил ответно:

— Воистину воскрес! — и выпил.

Право вступало в противоречие с реалиями жизни. С точки зрения реальной жизни этот шаг был оправдан, с точки зрения закона — нет. Нужен был закон об особом статусе Чечни.

Контакты были налажены. Из Чечни пошла кое-какая информация по уголовным делам, но прорыва, который ожидался, не произошло.