Когда все случилось и над Москвой заклубился пороховой дым, мы с Павловым подготовили докладную записку для Бабичева, в которой постарались дать правовую оценку происходящему. Вообще Павлов — человек очень опытный, с аналитическим умом, немало повидавший — в самые первые часы деятельности ГКЧП, когда еще шла отчаянная борьба и не было понятно, что произойдет дальше, констатировал мрачно:
— Все это — несерьезно. Это — авантюра!
В Москву тем временем вступили танковые колонны. Демократы бросились к танкистам уговаривать, чтобы те не «лезли не в свои дела», судя по мирным лицам ребят, сидевших в танках, они и не собирались никуда «лезть». Они просто по приказу вышестоящих командиров прибыли в Москву.
Гэкачеписты впоследствии признали, что введение танковых колонн в столицу было большой ошибкой. Не надо было этого делать.
И трое погибших, на мой взгляд, скорее, жертвы. Они, набросив брезент на смотровую щель механика — водителя бронированной машины, сделали боевую машину неуправляемой. И вообще надо было поступать совсем по-иному. Более умно и более тонко.
Тысячи людей собрались тогда у Белого дома с одной целью: защитить демократию. А в самом Белом доме, где находился Ельцин, ниже цоколя были накрыты столы. Как свидетельствует Павел Вощанов, один из наиболее приближенных людей Бориса Николаевича, за столами Борис Николаевич с ближайшим окружением «расслаблялись», ожидая разрешения ситуации. Повальная пьянка верхушки, похоже, началась уже тогда.
Около здания ЦК собирались толпы враждебно настроенных людей. Геннадий Бурбулис написал Горбачеву записку о том, что у него есть сведения: в ЦК уничтожаются документы, в стенах этого дома вообще строятся разные козни и так далее, что единственный выход из создавшейся ситуации — партию распустить, а здание опечатать. И Горбачев пошел на это — подписал бумаги. Сдал и ЦК, и партию, и товарищей своих, многие из которых были ему действительно верны.
Я хорошо знаю людей, которые опечатывали ЦК. Наиболее активными были Шахновский Василий Савельевич и Савостьянов Евгений Вадимович. Шахновский потом работал управляющим делами Московской мэрии. Сейчас он вице-президент компании «Юкос». Как-то при встрече он признался мне:
— Я до сих пор не знаю, правильно ли мы поступили, развалив партию и опечатав здания на Старой площади.
А дело в те дни доходило до неприличия. Воинствующая толпа останавливала женщин — технических сотрудниц ЦК, улюлюкала, ощупывала их, заглядывала не только в сумки… Опечатывание шло два дня. Хотя одно место, где здание ЦК можно было покинуть без унижений, все-таки существовало — это выход в Ипатьевский переулок.
Комплекс зданий на Старой площади был большим, все сразу не познать, не разгадать, поэтому Ипатьевский переулок толпа выпустила из поля зрения, и многие уходили из ЦК через те двери.
В последний день я забрал книги, которые у меня были на работе, попрощался со своим кабинетом и двинулся к выходу на площадь. Но унизительному досмотру и освистанию я не подвергся. Передо мной выходили Купцов — секретарь ЦК и Прокофьев — первый секретарь МГК, все внимание толпы сосредоточилось на них, и я спокойно вышел из подъезда.
Вышел практически в новую жизнь, в новую страну.
Ситуация, в которой я очутился, была незавидной. О карьере я, конечно, уже не думал, но у меня была семья, которую нужно было кормить, поить, обувать, одевать, детям дать образование, — мне было страшно за семью, за детей. Страшно было за страну — а с ней-то что будет? Понятно было, что она раскалывается: сейчас разрушили партию, а потом разрушат и страну. Все к этому, увы, шло.
Позже, много позже, когда на меня стали лить грязь, я чувствовал себя очень устойчиво, — ведь все это я уже пережил. Пережил наветы, когда о партии, о тех, кто находился у власти сочиняли разные небылицы, пережил унижения, пережил страхи за свою семью. Все это было, было, было! Чего только не говорили тогда, в августе и сентябре 1991 года! То, что группа руководящих коммунистов сбежала в Китай, что за рубеж ушли большие деньги так называемые деньги партии, и так далее. Какой только чуши не плавало тогда в воздухе, что только не плели.