Даже в этой мелочи наметилось, как видите, противостояние: мы работали в разных режимах.
Наличие свободного времени позволяло этой троице интриговать. Надо было что-то делать и кого-то из них убирать, хотя я сам, своими руками привел их в прокуратуру. Но в это время у меня начали портиться отношения с «сильными мира сего» и стало не до троицы. Это произошло сразу же после известной истории с коробкой из-под ксерокса, в которой пытались вынести из Дома правительства пятьсот с лишним тысяч долларов.
Чайка к тому времени уже созрел, дошел до мысли, что вполне может занять место прокурора, и начал решать часть вопросов в обход меня — то к Строеву напрямую заявится, то еще куда-нибудь… Это должно было бы насторожить меня, но сработало извечное «авосьное» правило: авось это временное, авось пройдет, в конце концов, авось сработаемся, сконсолидируемся.
Не сработались, не сконсолидировались. Не дано было. А работа в прокуратуре шла. Кроме закона, который сохранил прокуратуру как сильный правовой институт, кроме решения вопросов социальной защищенности наших работников удалось продвинуться и по ряду других направлений прокурорской деятельности. Удалось возродить или, точнее, наладить сотрудничество с прокуратурами стран СНГ, с их генеральными прокурорами.
Был возрожден координационный совет. Я обзвонил всех генпрокуроров стран СНГ и пригласил их на встречу в Москве.
Встреча состоялась зимой 1995 года, в декабре. Собственно, это и было первое координационное совещание прокуроров стран СНГ. Министерства внутренних дел этих стран, органы безопасности сотрудничали уже давно, а мы плелись в хвосте, сотрудничество не было налажено. Хотя преступники оказались проворнее, сметливее нас, они давным-давно уже освоили пространство СНГ. Прокуратура же всегда была координатором деятельности правоохранительных органов… Меня избрали первым председателем координационного совещания. Договорились, что председателя каждый год будем избирать нового, но всякий раз оставляли в этом качестве Генпрокурора России.
Последнее такое совещание состоялось в 1998 году в Тбилиси. Была там встреча и с Шеварднадзе, и я понял, насколько все-таки влиятелен наш орган. Мы приняли комплексную программу по борьбе с коррупцией, внесли изменения в Минскую конвенцию об оказании правовой помощи по уголовным делам и так далее. Генпрокуратура России стала лидером прокурорских систем стран СНГ, оказывала большую методическую, организационную и научную помощь своим коллегам из стран ближнего зарубежья. Был налажен выпуск социального органа прокуратур стран СНГ — журнала «Прокурорская и следственная политика». Это, по-моему, единственный такого рода печатный орган стран СНГ.
По инициативе Генпрокуратуры России была проведена в Москве в 1997 году первая и единственная встреча руководителей всех правоохранительных органов стран СНГ (прокуратуры МВД, органов безопасности, налоговых и таможенных органов).
Я понимал, что важную роль в будущей деятельности Генпрокуратуры будет играть работа следственного аппарата. Особенно расследование коррупционных дел, дел о заказных убийствах, о финансовом мошенничестве и так далее.
Катышев не шел ни на какие сделки, умел сказать «нет» любому чину, любому руководителю, умел отстаивать интересы следователей перед оперативниками. Я был доволен, что следственная часть Генпрокуратуры оказалась в его руках. Я вообще всегда доверял следователям и никогда не посягал на их процессуальную самостоятельность. Следователи — это особая каста, это лицо прокуратуры. Потом, позже, мне попытались приписать, что я пытался давить на следователей, вмешивался в их дела. Этого никогда не было.
Во-первых, лучше следователя никто не знает дело, которое он ведет. Во-вторых, в своем большинстве это люди профессиональные, грамотные, хорошо подготовленные. В-третьих, я понимал, что такое вмешательство необоснованное, начальническое — обязательно вызывает негативную оценку, отторжение со стороны следователей. Если бы я своим командным вмешательством допустил бы ошибку, то сильно бы скомпрометировал себя.