Вариант дракона

Жить нас поселили в огромном спортзале — на пол бросили полсотни матрасов, на них мы и разместились. Жили мы весело, много шумели, под гитару горланили песни, тосковали по родным, разыгрывали и подначивали друг друга, на костре пекли картошку — главное студенческое лакомство, рассказывали анекдоты. Анекдотов было море. Непревзойденным рассказчиком оказался Сережа Ряднов — он вообще был душой нашей картофельной бригады.

И вдруг как-то вечером он рассказал анекдот, мягко говоря, скабрезный. Наступило довольно тягостное молчание. Сережа понял, что сделал не то, и поспешил вывернуться из скользкой ситуации за мой, между прочим, счет.

— Я не хотел рассказывать нашему приличному обществу этот анекдот, сказал он, — но мой лучший друг Юра Скуратов очень любит такие анекдоты, поэтому считайте, что я как бы выступил в концерте по заявкам. В данным случае — по заявке Юры.

Ей-Богу, мне очень захотелось в тот момент врезать Сереже затрещину. Наш общий приятель Норик Манукян почувствовал это и незамедлительно встал между нами.

Незначительные, конечно, все эти эпизоды, «мелочевка», но из них состояла наша жизнь, и жизнь эта была прекрасна.

К сожалению, Сергея Ряднова сейчас уже нет в живых.

К числу крупнейших ученых относился, естественно, и Октябрь Алексеевич Красавчиков, виднейший наш юрист-«цивилист».

В 1972 году я впервые приехал в Москву. Москва, конечно, меня потрясла, она и не могла не потрясти, — в ту пору я даже и не помышлял, что мне придется здесь жить…

Приехал я тогда в Москву, чтобы выступить на студенческой конференции, выступил довольно хорошо и после дебатов зашел вместе с одним товарищем из Ленинграда в магазин «Юридическая книга» посмотреть, что там есть из новинок «профильной» литературы.

Смотрю, на полках — знакомые имена. Игнатенко «Международное право», Ковалев «Уголовное право». А у Красавчикова — целая библиотека — только что выпущенный двухтомник и несколько отдельных книг. На других полках также стояли книги авторов из Свердловского юридического института. И все свердловчане.

А мой коллега-ленинградец смог найти только одну книгу представителя питерской юридической школы. Сравнение было не в пользу Питера.

Во многом мой путь в науке, конечно же, определил профессор Судницын. Он великолепно, просто захватывающе читал лекции, умел держать аудиторию в напряжении — два часа лекции пролетали, как одна минута, я учился у него лекторским приемам, он был мастером классификации, что крайне важно… Причем содержание его лекций часто совершенно не совпадало с содержанием учебника. Должен заметить, что ни один уважающий себя студент не будет ходить на лекции, если лектор на них старательно пересказывает учебник, студенту это удобнее прочитать перед самым экзаменом — ему обязательно надо преподносить что-то свое, яркое, еще непознанное, только тогда он будет ходить на лекции, а так — нет, так вряд ли его заставишь…

До сих пор помню, как я пришел в первый раз в студенческий научный кружок, как через полгода стал старостой, как начал заниматься проблемами народного суверенитета.

У меня и ныне бережно хранится первый доклад, который я сделал в кружке, — еще наивный, с «глобальными» обобщениями, вызывающий улыбку. По характеру я однолюб, — и науку в ее узкой «суверенитетной» теме, и жену свою люблю до сих пор и буду любить до конца жизни.

Я был просто счастлив, когда в 1972 году в сборнике, посвященном пятидесятилетию образования СССР, вышла моя статья. Я, наверное, не менее сотни раз раскрыл ту книгу, где в середине значилось «Ю. Скуратов. Проблемы суверенитета в Союзе ССР», а под фамилией, в скобках, меленько: «студент 3-го курса».

На третьем курсе меня перевели на индивидуальный график учебы — такие графики имели только студенты, занимающиеся научной деятельностью. Чем был удобен такой график? Можно было не ходить на лекции, экзамены «индивидуалы» сдавали, когда хотели, в любой очередности, чего простые студенты не могли делать. Меня индграфик очень даже устраивал: я, признаюсь, любил поспать, и при таком построении учебы мог вставать утром, когда хотел.

Когда дело подошло к диплому и ректорат решил оставить меня в аспирантуре, мне очень важно было попасть на кафедру к Судницыну. Но любимый мой профессор Судницын крайне редко и крайне неохотно брал к себе аспирантов. К нему просились даже сотрудники обкома партии — могущественные в Свердловске люди, просились работники прокуратуры и суда — он не брал их, пока не убеждался в пригодности для науки.

Все мои друзья, кто занимался наукой, уже обговорили свои перспективы, а Судницын все молчал. Без него мою судьбу решить не мог никто. Я начал примеряться к кафедре философии — оттуда поступило несколько приглашений, и хотел было провести с ними первый пристрелочный разговор, как вдруг Судницын попросил заглянуть к нему.

Я заглянул.

— Юра, я делаю тебе официальное предложение стать аспирантом нашей кафедры, — сказал он.