Командир разведгруппы не имел ни малейшего представления, чего стоило добыть точный план расположения полкового стрельбища американцев. Скорее всего, здесь работала агентурная разведка, поскольку для войсковой это было несколько «глубоковато», а авиаразведка, хотя и существующая до сих пор как военно-теоретическое понятие, имела мало шансов. В любом случае, схема была подробная и вроде бы точная. Выходило, что если закопаться в отмеченную на ней оплывшую траншею, расположенную в одном километре и двухстах метрах от огневого рубежа (достаточно далеко, чтобы не бросаться в глаза устанавливающим или осматривающим мишени врагам, и при этом достаточно близко, чтобы находиться под прикрытием регулярно производимых стрельб), то есть некоторые шансы дожить до 10 часов утра 4-го. А тогда, если все пойдет по плану, врагам может быть уже не до упражнений.
Но это – если забыть, что на войне «по плану» бывает настолько редко, что каждый отдельный случай можно записывать в учебник. Куда чаще при малейшем соприкосновении самых точно разработанных планов с действительностью возникает бардак, удивительно напоминающий что-то такое, что однажды в присутствии старшего капитана Пак Хен Ю советский военный советник при штабе КНА метко назвал «бредовым видением в воспаленном мозгу пьяного диабетика». Будучи переведено дословно, это определение навсегда запомнилось всем присутствовавшим при разговоре – и особенно потому, что приведено оно было удивительно к месту.
– Время, ребята, – скомандовал старший капитан тем, кто лежал рядом с ним. Для полноценного или даже хотя бы минимального отдыха этих минут, разумеется, было мало. Пульс только-только пришел в норму, и резь в освобождающихся от излишней крови мышцах стала разве что едва переносимой. Но времени не хватало: несколько километров – это огромное расстояние, если его надо пройти в тылу врага.
– Пошли… Айо – головным, смени молодого. Ли-старший – замыкающим. Пора.
Остальным, кто был дальше и не мог слышать его шепота, команда была выдана жестом – простым и доступным, как корейский алфавит. Дождавшись, пока менявший находившегося в головном дозоре бойца сержант, согнувшись, уйдет вперед, старший капитан Ю махнул рукой еще раз, выдавая «исполнительный» приказ. Разведчики, уже поднявшиеся к этому времени на ноги, осторожно двинулись вперед. Короткая цепочка одетых в белое людей семенила по пробитой уже несколькими парами ног тропке, наклоняясь все больше и больше.
Когда ложбина окончательно сошла на нет, они снова легли на землю и поползли – один за другим. Это требовало таких усилий, что усталость, едва отступившая, навалилась почти сразу. Час, потом еще один. Дважды группа упиралась в необозначенные на их картах проволочные заграждения, и хотя советский «нож разведчика» позволял их быстро преодолевать, опасение нарваться на противопехотную мину или столкнуться с какими-либо мерами сигнализации оба раза привело к тому, что бойцам группы приходилось аккуратно, каждую секунду готовясь прикрывать друг друга, отползать назад в поисках обходного пути. Один раз вновь сменившийся в головном дозоре разведчик почти уткнулся в мину, вывернутую из земли и торчащую почти ребром; но мина оказалась противотанковая, и он просто указал на нее остальным, даже не собираясь тратить время на вывинчивание хотя бы одного из взрывателей. Кто знает, насколько тот успел проржаветь…
Между тремя и четырьмя часами ночи группа едва не погибла. Боец Ли-старший, в очередной раз поменявший свое положение в строю на соответствующее тыловому дозору, неожиданно решил, будто что-то слышит. Это был один из тех участков местности, где можно было не ползти, а бежать – и то, что он услышал хоть что-то, задыхаясь под тяжестью собственного тела и навьюченного на него оружия, было почти чудом.
Сначала Ли-старший бесшумно, не звякнув ни одной железкой, рухнул на землю, а потом так же поступили все остальные, сумевшие заметить его отчаянную, обращенную вперед жестикуляцию, или даже просто почувствовавшие его вздох. Через несколько секунд тела разведчиков были уже неразличимы на занесенной снегом земле, там и сям покрытой темными контрастными пятнами торчащих из-под снега веток. Только через две-три секунды стало ясно, что Ли-старшему не показалось: все-таки опыт – это великое дело. Мимо шел патруль лисынмановцев – три человека, двигающиеся короткой слитной цепочкой, негромко переговаривались между собой, посмеиваясь чему-то. Это было их ошибкой – в дозоре двигаться положено молча.
– Да все мы знаем… – донесся до лежащих бессмысленный отрывок какого-то разговора. – Такая война… Если не мы, то коммунисты всю страну себе заберут: будем на собраниях сидеть целыми днями… Проклятая война… Проклятые коммунисты…