— Но трубки тут, как я понимаю, нет. Здесь совершенно обычная ожелезненная почва. И, насколько я успел заметить, тут нет пиропов[20], тут нет "синей глины"[21] — я прав?
Зоя кивнула.
— Да. Ничего этого здесь нет.
— Однако при всем при этом участок — не россыпь. Это не трубка, это не россыпь — что же это? Ведь алмазов здесь быть просто… просто не должно!
— Вот и папа все время так говорил. Остальные-то особо не вникали — им главное, чтобы машины работали, да план выполнялся. А папа все старался понять, откуда здесь алмазы взялись…
— И как? — я надеялся, что Прохоров все же докопался до разгадки. Но Зоя лишь покачала головой:
— Не знаю. Но он считал, что все остальные загадки этого места связаны с алмазами.
— Какие еще загадки? — насторожился я.
— Ну, может быть, "загадки" — неправильное слово, — нахмурилась Зоя. — Но что-то непонятное тут есть… Незаметное на первый взгляд — но если бы вы походили по округе пару дней, тоже бы призадумались. Во-первых, судя по отложениям, которые мы с папой изучали, около трех десятков лет назад местная река изменила русло. Такое ощущение, что на ее пути внезапно вырос холм, и ей пришлось пробивать новое русло, в обход. Кстати, судя по всему, именно тогда сформировалась та складка местности, где сегодня размещена наша гидростанция. Во-вторых, почвы вокруг участка содержат слой зольных остатков. И возник этот слой примерно тридцать-тридцать пять лет назад, когда что-то одномоментно выжгло в этом месте всю растительность. А те деревья, которые сейчас растут на холмах — их возраст, судя по годовым кольцам, почти одинаков. Им примерно…
— …лет тридцать — тридцать пять, — закончил я. Зоя кивнула. — В самом деле, странно… Только вот по деревьям этого не скажешь. Я небольшой спец по африканской флоре — но мне кажется, что деревья слишком велики… хм-м, для своего возраста.
— Так и есть, — кивнула Зоя. — Мы даже специально вылазку делали за несколько километров, чтобы сравнить местную растительность с деревьями в других районах. Здесь они явно крупнее.
Мне почему-то снова вспомнилась съеденная Вейхштейном морковка. На редкость здоровенная она была.
— А в чем причина?
Зоя пожала плечами.
— Это не меньшая загадка, чем наличие здесь алмазов. Мы провели несколько сотен анализов почвы, и в большинстве своем они показали присутствие какого-то странного агента с неясными характеристиками. Вернее, мы предположили его наличие, однако само вещество выделить не удалось. Похоже, оно присутствует в исчезающе малых количествах — у нас просто нет оборудования, чтобы в нужной степени обогатить почву для выделения этого вещества.
— Загадка на загадке… Алмазы, теперь еще это загадочное вещество… Это все?
— Если бы. На участке довольно много мест, где грунт спекся — получаются такие причудливые слоистые структуры, некоторые настолько крупные, что приходится рвать аммоналом. А в других местах почва совершенно вырожденная, практически стерильная. Чем это объясняется, мы выяснить не смогли. Правда, была у папы одна версия…
— Какая же? — спросил я, хотя ответ уже забрезжил у меня в сознании. Чудовищной силы удар, подвижка почвы, одномоментное воздействие крайне высоких температур, спекание грунта…
— Он думал, что это мог быть метеорит.
— Возможно, — прошептал я, — возможно. В конце концов, это могло бы многое объяснить…
Я знал, что алмазы могут быть связаны с метеоритами. Еще в 1886 году в Пермской губернии упал метеорит — из его осколка профессор Ерофеев извлек несколько небольших алмазов. Ходили даже слухи, что какой-то сибирский охотник предложил искать алмазы в месте падения Тунгусского метеорита, но экспедиция туда так и не отправилась[22].
В самом деле, чем не версия? А то, что метеорита нет — так и от Тунгусского метеорита не нашли ни кусочка, как ни старались…
— Да, сказал я. — Тут есть над чем подумать. Но для начала, наверное, нужно поближе познакомиться с вашим рабочим процессом…
Я поднес ко рту сложенные рупором ладони:
— Лаврентий Ираклиевич, вас подменить?
Горадзе, направлявшийся с тачкой к транспортеру, задрал голову, прищурился.
— А, Саша! Вы лучше Илию подмените! А то совсэм наш немец ослаб!
Я быстро спустился вниз — как раз вовремя, чтобы увидеть, как пошедший красными пятнами Анте говорит "дяде Лаврику":
— Никогда, слышишь, никогда больше не смей называть меня немцем!
Анте говорил громко, что, насколько я понимал, уже само по себе было событием из ряда вон:
— Мой прадед был немцем, а я русский человек. Раньше я гордился, что мои предки происходят из народа, давшего миру Шиллера и Гете, но сейчас, когда идет эта чудовищная война, мне стыдно за свои корни! И знай, Лаврентий, если ты еще раз назовешь меня немцем, то знай, ты… ты мне больше не друг!
Руки его тряслись — и тряслись вовсе не потому, что он несколько часов возил тачку с породой.
— Прости, Илия, — прогудел Горадзе. В глаза главному механику он смотреть избегал. — Нэ подумав, ляпнул…
Анте нервно снял очки, протер и снова нацепил на нос. Потом повернулся ко мне, и прежним тихим голосом — который, как он ни старался, все же заметно дрожал, сказал: