Вариант "Ангола"

Мы подходили к острову с северо-запада, подкрадываясь с темной части горизонта. Если там враги, засада, мы должны заметить их первыми. Все искренне надеялись, что никаких сюрпризов не будет, и у острова мы встретим долгожданный советский пароход. В противном случае непонятно, что нам нужно было делать. Возвращаться, не выполнив задания? Как коммунисты и советские люди, мы не могли себе это позволить. Идти вперед и рисковать исчерпать запасы топлива посреди Атлантики, не имея шансов вернуться? Мы обсуждали такую возможность и решили, что если "Микоян" не придет на встречу, мы отправимся в Атлантику и станем охотиться на суда, чтобы найти теплоход и заправится соляркой с него. Это, конечно, похоже на пиратство — но другого выхода не будет. Слить топливо и уйти, не утопив корабль, преступление невеликое. Я мог сыграть немца, чтобы запутать команду. И. конечно, все понимали, что эта задумка скорее рождена чередой рассказанных Вершининым фантастических романов, чем реальными возможностями. К счастью, все это нам не пригодилось. Пароход стоял в одной из бухточек острова, освещенный золотыми лучами только что поднявшегося над горами солнца.

Сам остров был длиной километров двенадцать, с гористым западным берегом. Скалы поднимались круто, что исключалось быстрое по ним передвижение. Даже если какой-нибудь случайный человек окажется там и увидит нас или "Микоян", ему придется долго пробираться по заросшим лесом горам на другую сторону. Там вроде бы было небольшое поселение, но точно про это никто не знал. Есть ли там рация? Могут ли они сообщить чилийским властям, которым и принадлежит остров? Шансы на это были очень невелики, и мы почти не опасались нападения.

"Микоян" стоял довольно близко к берегу, защищаемый с севера и юга двумя массивными каменными мысами. Мы на малом встали у него на траверзе[11], и просигналили ратьером: "Вызывает ЭОН-100. Назовите себя". "ЭОН-100", "Экспедиция особого назначения" — так назвали поход нашей лодки начальники. Непосвященному будет непонятно, что это такое — а "Микоян" должен знать, и ответить на вызов правильно. Некоторое время мы ждали ответа, но пароход стоял темным, и не подавал признаков жизни. Мы с Вершининым уже начали беспокоиться, а невозмутимый Гусаров приказал повторять сигналы с периодичностью в три минуты. Мотористам приказали пока застопорить дизель, но быть готовыми запустить его в любой момент.

— То, что это "Микоян", нет сомнений, — сказал Смышляков. — Я видел его во Владовостоке году так в тридцать пятом. Типичный сухогруз — по носу борт поднят, грузовая мачта, небольшая седловатость имеется, надстройка в середине, одна труба.

— Ты говоришь типичный… вот может, какой другой послали, похожий? — пробормотал я. — Сейчас как даст по нам из пушки.

— Не видать пушек…, — откликнулся Поцелуйко.

— Плохо смотришь! — не согласился с ним Гусаров. — Вон она, на носу. Судя по всему, 76-милимметровая, но людей около нее не видать.

— А на надстройке по крайней мере один пулемет, — поддакнул боцман. — Где ж люди-то?

Вдруг где-то недалеко от черной трубы заморгал крошечный огонек.

— Приветствуем… героических… подводников… Вам привет… от товарища… Андреева, — прочитал Новиков. — Ну, вроде все в порядке?

— Вроде, — согласился Гусаров. И добавил, обернувшись к нам с Вершининым: — Но береженого бог бережет. Комендоров к орудию!

У парохода запросили насчет подходов к бухте — нет ли где подводных камней или мелей. С "Микояна" ответили, что лоции у них нету, и поручиться ни за что нельзя. Тогда командир приказал спустить шлюпку и идти впереди лодки на веслах, промеряя глубину и выглядывая в прозрачной воде камни.

Так, с черепашьей скоростью мы вползли в бухту, под защиту мысов, и пришвартовались у борта стоявшего на якоре парохода. Он возвышался над лодкой вверх на несколько метров, да и длиной был побольше нашего метров на десять.

— Ого! — восхищенно вымолвил я, задирая голову. На палубе суетились матросы, с "Микояна" кидали швартовочные концы, или как там называются эти веревки. — Здоровенная махина!

— Чепуха, — пренебрежительно махнул рукой Смышляков. — Небольшой пароходик, две тысячи регистровых тонн.

— Что за регистровые тонны? — тут же спросил любопытный Вершинин.

— Ну, это способ измерения грузовместимости торговых судов, — охотно пояснил комиссар. — У нашей лодки, к примеру, надводное водоизмещение 1100 тонн, но это тонны обычные, означают массу воды, которую корпус вытесняет. А у парохода водоизмещение раз в пять побольше, но когда говорят про его тоннаж, называют другую цифру. Две тысячи регистровых тонн — это обозначает объем внутренних помещений парохода. К сожалению, я не помню, сколько в одной тонне кубометров.

— То есть как это — тоннами меряют объем? — удивился я.

— Загадочная морская душа! — хохотнул Вершинин.