Сразу как только закончился допрос и пленного увели, я помчался к Раковскому. Еще до выхода нашей группы к берегу океана мне пришло в голову дать ему задание перехватывать все идущие из Бенгелы сообщения. Нужную частоту он знал — на прииске занимались перехватом еще до того, как сломался приемник. Беспечные португальцы не утруждали себя никакими шифрами, так что всякий, кто понимал морзянку и португальский язык, мог быть в курсе событий. Раньше перехваты худо-бедно переводил майор Денисов, теперь эта обязанность лежала на мне. Спеша через прохладную ночь к бараку с радиостанцией, я хвалил себя за предусмотрительность и искренне надеялся, что от нее будет хоть какой-то толк. Возможно, сейчас я узнаю такие подробности…
В "радиорубке", как я ее прозвал про себя, меня ждало разочарование. Раковский спал, уронив голову на сложенные на столе руки. Вокруг него валялись исписанные корявым почерком бумажки.
— Яков Михайлович! — позвал я. Энергетик не шелохнулся, только едва слышно замычал. Пришлось взять его за плечо и трясти. — Проснитесь! Это я, Вейхштейн!
— А!? — Раковский встрепенулся и резко поднял голову. — Владимир? Вы уже вернулись… Извините меня. Заснул на посту, так сказать… Не смог вторую ночь подряд сидеть здесь, у приемника!
— Ничего, — успокоил его я. — Надо же человеку спать когда-то. Есть у вас что-то интересное?
— Если бы я знал! — всплеснул руками энергетик. — Кроме слов "Бенгела" и еще пары названий я ничего разобрать не могу. Вот записи… немного неаккуратные, но вы знаете, их радист, похоже, учился на одни двойки, да к тому же помехи проскальзывают. Много ошибок.
Он поглядел на меня снизу вверх виноватым взглядом — в точности, как нашкодивший щенок.
— Ничего, Яков Михалыч, ничего. Попробую разобраться.
Я сел за другой стол, где была лампа поярче. Раковский быстро сходил на улицу, чтобы умыться, и вернулся, готовый помочь мне разбираться с перехватами.
Всего он смог записать текст восьми радиограмм. Пять были из Бенгелы, две из Люсиры и две — от некоего "Каравана". Бенгела велела, чтобы с аэродрома в Люсире послали самолет на поиски группы сержанта Велосо. В ответ им докладывали, что ничего выслать не могут, потому как все три аппарата не готовы к полету. Вторая грозная радиограмма из Бенгелы требовала починить хотя бы один самолет, Люсира ответила, что он вылетит завтра утром.
Еще одна радиограмма была циркулярной и отличалась от прежних, где было много лишних слов, суровой краткостью. Мне даже показалось, что сменилась манера передачи, словно за спиной радиста вдруг встал какой-то требовательный командир.
"Гарнизонам Люсиры, Камукулу, Импуло. Объявляется тревога в связи с исчезновением группы сержанта Велосо. Организовать патрулирование населенных пунктов, быть готовыми немедленно выступить с боекомплектом и пайком на три дня".
Все это было предсказуемым. Не знаю, каким образом расстрелянная нами засадная группа должна была держать связь с командованием — мы у них никаких раций не нашли. Однако на эту связь она не вышла, командование уже беспокоилось. Пока они привели войска в боевую готовность, а вскоре начнут оцеплять район, устраивать прочесывание и так далее. Видимо, времени у нас в обрез.
Мне подумалось, что из Бенгелы наверняка уже отправлена новая группа, которая должна искать пропавшую. И теперь нам на внезапность рассчитывать не придется.
Только в этот момент, когда я застыл, сгорбившись над бумагами при свете лампы, на меня обрушилось осознание всего, что произошло в последние два дня. Свистевшие у головы пули, трупы вокруг и сжимающееся кольцо опасности. Я сдержал комок, подступивший к горлу, и постарался успокоиться. Рано паниковать… ну или поздно, в зависимости от того, что рассматривать. Что-то уже миновало, что-то еще не наступило. Надо жить сегодняшним днем.
Трудно было сосредоточить внимание, чтобы прочитать оставшиеся радиограммы. "Караван" докладывал в Бенгелу, что груз с объекта "Каруньямба" принят в Чикамбе и упакован. В ответ командование требовало немедленно везти груз по назначению, в Квиленгес. "Караван" отвечал, что у них сломалась машина. Бенгела велела пытаться ее починить, а в случае неудачи реквизировать мулов и выступать по маршруту с максимальной скоростью и осторожностью.
Чепуха какая-то. Я уже было отбросил в сторону мятые бумажки с перепалками по поводу какого-то неведомого груза. Странные они все же люди. Под носом, значит, черт-те чего творится, солдаты пропадают, враги прячутся, а по радио треплются про мулов. Что важнее? Я встал со стула и потянулся. Раковский, которому не пришлось мне ничего объяснять, уже снова пристроился за столом и дремал, подперев щеку локтем. Надо, наверное, ему кого-то на помощь дать. "Часового", так сказать. Морзянку понимать он, конечно, не сможет, зато разбудит Якова, когда начнется передача. Нам никак нельзя ничего пропустить — и так, возможно, упустили чего. Я уже сделал шаг к энергетику, как вдруг меня пронзила неожиданная мысль.