Вариант "Ангола"

– Да, сказал я. – Тут есть над чем подумать. Но для начала, наверное, нужно поближе познакомиться с вашим рабочим процессом…

Я поднес ко рту сложенные рупором ладони:

– Лаврентий Ираклиевич, вас подменить?

Горадзе, направлявшийся с тачкой к транспортеру, задрал голову, прищурился.

– А, Саша! Вы лучше Илию подмените! А то совсэм наш немец ослаб!

Я быстро спустился вниз – как раз вовремя, чтобы увидеть, как пошедший красными пятнами Анте говорит "дяде Лаврику":

– Никогда, слышишь, никогда больше не смей называть меня немцем!

Анте говорил громко, что, насколько я понимал, уже само по себе было событием из ряда вон:

– Мой прадед был немцем, а я русский человек. Раньше я гордился, что мои предки происходят из народа, давшего миру Шиллера и Гете, но сейчас, когда идет эта чудовищная война, мне стыдно за свои корни! И знай, Лаврентий, если ты еще раз назовешь меня немцем, то знай, ты… ты мне больше не друг!

Руки его тряслись – и тряслись вовсе не потому, что он несколько часов возил тачку с породой.

– Прости, Илия, – прогудел Горадзе. В глаза главному механику он смотреть избегал. – Нэ подумав, ляпнул…

Анте нервно снял очки, протер и снова нацепил на нос. Потом повернулся ко мне, и прежним тихим голосом – который, как он ни старался, все же заметно дрожал, сказал:

– Александр Михайлович, тачку можно взять наверху, в подсобке с инструментами. Я пока совсем не устал, так что, с вашего позволения, продолжу работу…

Он покатил тачку по мосткам в сторону транспортера, обойдя Горадзе, как телеграфный столб.

– Ну же, хватит, Илия! – Горадзе, подхватив тачку, затопал следом. – Нэ обижайся, дружище, э?

Когда я поднялся к подсобке, Зои на краю участка уже не было.

* * *

…Еще с утра казалось, что этот день будет всего лишь еще одним обычным днем. Позавтракали, потом я отправился в промышленный корпус, где Анте долго, подробно и с видимым удовольствием демонстрировал мне машины и установки. В это время Вейхштейн вместе с Радченко "изучали окрестности". Зою я не видел – похоже, сидела в конторе с бумагами. Потом обед, после которого я снова взялся за рукоятки тачки – как это может быть ни странно, простой физический труд доставлял мне сейчас изрядное удовольствие: я буквально чувствовал, как мышцы вновь наливаются силой. А самое главное – порой нужно сменить вид деятельности, чтобы мысли пришли порядок. И сейчас был как раз тот случай: катая тачку к транспортеру и обратно (туда с породой, обратно – порожнюю), я пытался привести в систему все, что успел узнать о прииске.

А вот вечером произошло то, из-за чего самый обычный день вдруг превратился в день необыкновенный.

Горадзе уже скомандовал конец работе, как вдруг на краю участка возник запыхавшийся Раковский.

– Что случилось, Яша? – забеспокоился Попов – сегодня, согласно графику, работал и он.

Раковский, тяжело дыша, указал пальцем в сторону конторы, и что-то пробормотал.

– Не понял…, – Горадзе нахмурился. – Ты чего такой взъерошенный?

В самом деле – Роковский, обычно безукоризненно одетый, в этот момент выглядел так, словно облачался впотьмах.

– Я говорю, рация заработала! Починил я ее, понимаешь! – на одном дыхании выпалил Яков Михайлович.

Нас словно подхватила какая-то могучая сила, и мгновенно вынесла на поверхность.

– Что? – "дядя Лаврик" затряс Раковского за плечи. – Ах ты, чертяка!

– Я лампу-то в гнездо посадил – ну, думаю, все. Была не была! Аж зажмурился с перепугу-то! А она как захрипит! А потом ррраз – и заговорила! – сбивчиво рассказывал энергетик.

– Молодчага! – прыгал вокруг Попов, который радовался, пожалуй, даже больше самого Раковского. – Я же говорил, я же говорил, что Яков Михайлович все сделает в лучшем виде! У него же руки золотые! Ах, какие у него руки!

Десять минут спустя радиорубка была битком забита народом – сюда сбежались все, кроме дозорных. Да и они, наверное, отсутствовали только по причине того, что о радостном известии не знали, иначе бы сразу же примчались сюда, невзирая на разного рода кары, которые мог обрушить на них Радченко.

Радиостанция жизнеутверждающе подмигивала зеленым глазком и попискивала. Панели кожуха были сняты, и в ее загадочных внутренностях алым светились лампы, ровно гудел трансформатор.

Яков Михайлович уселся напротив радиостанции, и с видом фокусника, извлекающего кролика из шляпы, начал щелкать тумблерами и крутить ручки.

Все затаили дыхание.

Примерно с полминуты из динамика слышалось только заунывное гудение или шелест несущей частоты. А потом вдруг динамик громко щелкнул, и в радиорубку звонким горохом посыпалась стремительная дробь морзянки.

– Передача из Луанды, – пробормотал Раковский. – Треплются почем зря… Конечно, им-то там станции никто не ломал!

Впрочем, сейчас мы даже были готовы простить болтливых португальцев. Ведь и нашему восторгу не было предела – наверное, так же радовались ученые, которым тезка нашего врача, изобретатель радио, продемонстрировал более полувека назад свой радиопередатчик.